Неверная - [48]

Через несколько месяцев после возвращения Хавейи я еле-еле осилила экзамены. С такими оценками и речи не могло идти о продолжении учебы, а я была слишком горда, чтобы остаться на второй год и попытаться сдать их еще раз. Мы с Хавейей решили вместе пойти на секретарские курсы. Мы знали, что будет нелегко уговорить маму: она хотела, чтобы я отправилась в исламский пансион для девочек, училась там готовить, убирать и читать Коран. Но я сказала ей, что уже умею готовить, убирать и читать Коран, а курсы секретарей будут почти как та же школа.

Мы с Хавейей старательно избегали упоминаний об очевидном: выучившись на секретарей, мы сможем устроиться в офис и зарабатывать себе на жизнь. Мы сказали маме, что за Хавейю будет платить Ибадо, а мои расходы частично покроет Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев, потому что я была беженкой, закончившей старшую школу. Постепенно мама неохотно сдалась и согласилась оплатить остальное.

В начале 1988 года Махад прислал маме письмо из Сомали. Он встретился с Абделлахи Абди Айнабом, старшим сыном начальника тюрьмы, которого казнили за помощь нашему отцу. Абделлахи Абди Айнабу было двадцать три, он жил в Адене, у него было там свое дело. Он работал очень усердно и был глубоко верующим. Абделлахи Абди Айнаб почтительно просил моей руки.

Мама усадила меня и сказала, что это прекрасная партия, которую обязательно одобрил бы отец. Она всеми силами старалась убедить меня принять предложение. Но одна мысль об этом приводила меня в ужас. Конечно, я глубоко уважала отца этого человека, он был для нас чуть ли не святым. И все же, неужели Махад и правда ожидал, что я соглашусь выйти замуж за человека, которого никогда не видела, и поехать в страну, в которой никогда не была?

Я написала Махаду безупречнейшее письмо.

«Дорогой брат!

Мне всего восемнадцать, и я далека от мысли о браке. Мне нужно сначала немного пожить взрослой жизнью, прежде чем я войду в дом мужа».

Письмо было вежливым, но предельно ясным.

Махад прислал ответ лично мне, в котором изложил все мысли по этому поводу. А через несколько дней я получила письмо от Абделлахи Абди Айнаба – на прекрасном, изысканном сомалийском, ведь он был из очень образованной семьи. Он рассказал о себе, о своих взглядах на жизнь и приложил две свои фотографии из Адена. Мне по-прежнему не нравилась идея выйти замуж за этого человека, но должна признать – как незнакомец, предлагающий руку и сердце, он сделал все, что мог.

Мама пришла в восторг от фотографий из Адена – города, где началась ее взрослая жизнь. Она сказала, что этот брак – моя судьба. Я была не готова принять решение и чувствовала себя словно в западне. Но мама и брат договорились, что, когда мне придет пора выходить замуж, я выйду именно за этого человека.

Я подумала, что все не так страшно. Абделлахи Абди Айнаб был в Адене, Махад – в Сомали. План не собирались приводить в исполнение немедленно. Я написала Абделлахи, что не отвергаю его как личность – это было бы невозможно, ведь мы даже ни разу не виделись, – но пока не собираюсь выходить замуж. И все было нормально. Никто ничего не подписывал, ни к чему меня не принуждал.

* * *

Я начала пропускать исламские дебаты по четвергам. Со временем я заметила, что они стали более предсказуемыми и не такими вдохновляющими. Я по-прежнему видела несоответствие в аргументах и не получала настоящих ответов на свои вопросы. Не было ни прогресса, ни изменений, а все интерпретации, казалось, сводились к удобству, а не к логике.

Я будто разделилась надвое. В мире сестры Азизы я была покорной, кроткой, беспрекословно принимала все многочисленные ограничения, отводившие мне очень маленькую роль в жизни. А все остальное время я читала романы и жила в мире фантазии. Читая, я могла стать на время кем-то другим, пережить чужие приключения и сделать выбор, которого была лишена в реальности.

Моральные дилеммы в книгах были такими интересными, они пробуждали мое сознание. Их решения бывали неожиданными, трудными, но в них прослеживалась объяснимая внутренняя логика. Прочитав повесть Роберта Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда», я поняла, что оба персонажа – это один и тот же человек и что в каждом из нас добро и зло существуют одновременно. Это было гораздо интереснее хадисов[11].

Я стала иногда сбегать в кино с Хавейей или другими сомалийскими девочками. У меня было ощущение, что это не грех, а дружба. Во время намазов я часто пропускала молитвы, да и совершала их не каждый день.

* * *

Мы с Хавейей начали ходить на курсы секретарей. Пятьдесят или шестьдесят девушек набились в зал на втором этаже магазина. Печатных машинок на всех не хватало. Первый урок был такой: «Левая рука, указательный палец. Напечатайте fff. Правая рука, указательный палец. Напечатайте jjj». Мы ничему не научились, так что в конце дня потребовали вернуть нам оплату. Это было необычное ощущение: стоять рядом с Хавейей и требовать что-то у незнакомца. Оказалось, что вместе мы – сила.

Мы спросили у знакомых работающих девушек, где лучшие курсы секретарей. Нам посоветовали колледж Вэллей, где было по пятнадцать человек в классе и настоящие компьютеры. Колледж находился в Килимани, на другом конце Найроби, и обучение в нем стоило очень дорого, но мы все же решили туда записаться.