Неверная - [124]

Всю ночь я пролежала без сна, снова на шерстяных одеялах, непрерывно чихая и чувствуя, как мой рот, язык и горло раздражены до предела и зудят. Я думала об охранниках, стоящих за дверью, о страхе, охватившем меня, о горящих мечетях, о мертвом Тео.

На следующий день я смотрела в прямом эфире церемонию похорон Тео. Она растрогала меня. Брам Пепер, бывший министр внутренних дел и экс-супруг Нили Крус, выступил с замечательной речью. Он сказал, что гибель Тео вызвала более глубокий шок, чем убийство по политическим мотивам, так как Тео не имел никаких политических амбиций и не горел желанием занять какое-либо важное кресло. Отец Тео держался сдержанно и достойно. Мать была полна решимости не сдаваться. Она сказала, что я не несу никакой вины за смерть Тео: ему постоянно угрожали в течение пятнадцати лет. Она назвала меня по имени и обратилась непосредственно ко мне. Она сказала, что я не должна отказываться от своей миссии. Меня растрогало то, что, несмотря на глубокое горе, у нее нашлись для меня добрые слова. Мне было безумно жаль и ее, и отца Тео, который в конце концов расплакался, и больше всего его двенадцатилетнего сына, которому предстояло прожить жизнь без отца.

Спустя несколько дней я написала письмо семье Тео. Прежде чем доставить его по адресу, охрана внимательно проверила письмо на предмет наличия намеков о моем местонахождении.

В среду утром новости начались с сообщения о том, что полиция окружила жилой дом в Гааге, в пяти минутах от того места, где я провела ночь. Кто-то из засевших в здании бросил в полицейских ручную гранату и ранил нескольких человек. Жители соседних домов были эвакуированы. Воздушное пространство над всем городом было закрыто для гражданской авиации, а к месту боя стягивались специальные подразделения. Никто не знал, что именно происходит; было такое ощущение, будто Гаага находится в осаде.

В течение нескольких дней Нили Крус и Йозиас ван Аартсен общались с представителями различных служб безопасности относительно того, что мне следовало делать дальше. Они решили, что лучше всего сделать то же самое, что и в 2002 году, когда в мой адрес поступили первые угрозы, – временно покинуть страну. Это дало бы мне возможность отдохнуть, оплакать смерть Тео и, в целом, выждать, пока не уляжется шум. К тому времени, предположительно, все соответствующие службы безопасности придут к общему мнению, в какой степени опасны угрозы в мой адрес и что именно следует предпринять в их отношении.

Осада здания в Гааге была в самом разгаре, когда моя охрана сообщила мне, что я уезжаю в Соединенные Штаты. Меня отвезли домой и дали мне три часа на сборы.

Я не представляла себе, что следует взять с собой; мне просто было сказано, что я отправляюсь в США. Я даже не знала, какую одежду брать – теплую или легкую? Мой мозг просто перестал функционировать. Закончилось все тем, что я распихала всю свою одежду и книги по чемоданам, а когда чемоданы заполнились – засунула остатки в огромные пластиковые сумки на молниях. Мои действия фактически были лишены здравого смысла, однако никто не сказал мне ни слова. Охранники молча погрузили весь мой багаж в бронированные автомобили.

Меня отвезли на авиабазу Валькенбург под Гаагой, где мы остановились прямо на взлетной полосе. Перед нами возвышался военно-транспортный и разведывательный «Орион». Поднимаясь по трапу, я сказала себе тоном учителя: «Постарайся запомнить все, что увидишь. Это – уникальный опыт». Я чувствовала себя абсолютно спокойной, словно мое тело и сознание существовали отдельно друг от друга. Шторы на всех иллюминаторах были опущены, и мне было приказано не подходить ни к ним, ни к дверям. На борту самолета находилось множество солдат в униформе; меня продолжали сопровождать двое агентов DKDB. Обязанности старшего охранника исполнял Пит, о присутствии которого я просила и которому доверяла.

Пилоты пригласили меня в кабину, где я и находилась в момент взлета. Они объяснили мне, в чем заключается их работа и как именно функционируют сложные системы управления самолетом; я задала несколько вежливых вопросов. Было очень холодно. Мне сказали, что я могу лечь на одну из двух раздвижных кроватей, которые находились так высоко, что каждый раз, переворачиваясь, я задевала коленями и плечами потолок. Я лежала, думая о Тео и бесконечном чувстве вины, с которым мне предстояло жить всю жизнь.

Мы приземлились на военной базе в Портленде, штат Мэн. Там нас встретили двое голландских полицейских, которые обычно занимались преступниками в рамках голландской программы защиты свидетелей. Они отнеслись ко мне со всем уважением, я все-таки была членом парламента, находящимся под защитой правительства. Однако при этом они вели себя очень уверенно и ожидали от меня беспрекословного выполнения всех своих требований; именно так они привыкли поступать, будучи настоящими профессионалами своего дела. Они принимали решения относительно того, что мне можно было делать и что – ни при каких обстоятельствах – нельзя.

Я все еще была напугана – они видели, как при малейшем шуме я вздрагиваю и оборачиваюсь, и старались меня успокоить. Сначала меня отвезли в какой-то отель, где я приняла душ и попыталась поспать, в то время как охранники занимались оформлением документов для официальной регистрации моего прибытия в страну.