Неверная - [117]

– Я не верю в Бога.

Я сказала это медленно, осторожно выговаривая слова, на сомалийском. Мне стало легче.

Все было правильно. Не было боли, только ясность. Долгий процесс поиска ответов на вопросы, хождение вокруг да около – все закончилось. Ангелы за моими плечами, сомнения по поводу секса вне брака и алкоголя, подчинение догмам – все это ушло. Бог, дьявол, ангелы были всего лишь плодом воображения. С этого момента я могла спокойно спать и двигаться вперед, исходя из собственных убеждений. Мой внутренний компас был со мной, а не на страницах сакральных книг.

По возвращении из Корфу я стала ходить по музеям. Мне необходимо было видеть скелеты и мумии, чтобы убедиться, что после смерти я стану всего лишь грудой костей. Мне нужно было научиться жить без Бога, что означало, что моя жизнь в моих собственных руках. Я искала новую мораль для себя. В исламе ты – раб Аллаха: ты покорен, и, таким образом, ты лишаешься собственной воли. Ты не свободен. Ты хорошо ведешь себя из-за страха перед адским пламенем; своей системы морали у тебя нет. Если Бог – это хорошее, а дьявол – плохое, то они оба во мне. Я хотела следовать хорошему в себе – доброте, любви, и отвергать плохое – злость, лень, гнев, зависть.

Мне не требовалось вымышленное существо, которое учило бы меня, что делать, но я нуждалась в подтверждении своей нравственности. Теперь я с огромным вниманием читала книги величайших философов – Спинозы, Локка, Канта, Милла, Вольтера, – а также современных ученых – Рассела, Поппера. Вся жизнь – это решение проблем, говорил Поппер. Они не абсолютны, прогресс меняет все. Поппер с уважением относился к Канту и Спинозе, но спорил с ними, если их аргументы были слабы. Я хотела быть, как Поппер: свободной, признающей силу, но не боящейся ее.

Триста пятьдесят лет назад, когда Европа еще следовала религиозным догмам, а свободомыслие преследовалось – как сейчас в исламском мире, – Спиноза ясно мыслил и ничего не боялся. Он был одним из первых, кто сказал, что мир создан не только Богом. Природа сама себя создала, считал он. Разум, ничем не замутненный, должен вести нас по жизни. Хотя это и заняло века, но система разделения на богатых и нищих, мужчин и женщин, которая навязывалась католичеством, была преодолена.

Теперь, конечно, очередь ислама.

Люди вмещают в себе как хорошее, так и плохое, я полагала. Мы должны сами думать, вырабатывать собственную систему морали. Я пришла к заключению, что не смогу быть честной с другими, пока не буду честна с собой. Я хотела взять все лучшее от религии, чтобы совершенствоваться, стать более благородной, без давления на себя и следования чудовищным правилам. Я больше не лгала себе и другим. С меня хватит лжи. Я больше не боюсь жизни после смерти.

Глава 15. Убийство Тео

Мое знакомство с Тео ван Гогом состоялось в феврале 2003 года. К тому времени я уже выступила на национальном телевидении, сделав ряд резких заявлений в адрес ислама, поощряющего насилие над женщинами, и начала политическую карьеру.

В тот вечер я была в гостях у журналиста Теодора Холмана. Мы с ним беседовали, как вдруг наш разговор прервал дверной звонок. Шумный взъерошенный мужчина влетел в комнату и заключил меня в медвежьи объятия.

– Меня зовут Тео ван Гог, – сказал он. – Я голосовал за вас.

Он поболтал с нами немного, засыпал меня советами по поводу того, как выжить в мире политики, а потом ушел так же внезапно, как и появился.

Я уже слышала о ван Гоге: он был знаменитым режиссером и одним из тех персонажей, которые постоянно светились на телеэкранах и страницах газет. Этот толстяк с растрепанными светлыми волосами постоянно курил и много говорил. Он обожал подначивать и критиковать даже лучших друзей, особенно в телепередачах. Многие терпеть его не могли.

После нашей первой встречи я не виделась с ван Гогом больше года – не было повода. И вот в мае 2004 года, когда я была в США на свадьбе у друзей, Тео позвонил мне по мобильному (он узнал мой номер у нашего общего знакомого). Вместо «Здравствуйте, как поживаете?» или чего-то в этом духе я услышала только: «Привет, это ван Гог» – и он сразу стал возмущенно рассказывать о стычке с Абу Джахья, бельгийцем ливанского происхождения.

Абу Джахья, основатель Европейской арабской лиги, был приглашен на заседание амстердамского дискуссионного клуба Happy Chaos, но отказался участвовать, когда узнал, что председателем будет Тео. После того как головорезы Абу Джахьи пригрозили ван Гогу, тот назвал его «сутенером Аллаха», и тут начался настоящий ад.

Понятия не имею, что, по мнению Тео, я могла сделать в той ситуации. К тому же обстановка не располагала к серьезным разговорам: я сидела в нью-йоркском такси, без телохранителя, а водитель был явно мусульманин.

– Тео, я не могу сейчас говорить. Давай увидимся на следующей неделе, когда я вернусь в Голландию.

В ту пору у меня дома жила марокканка Рашида. Она связалась со мной летом 2003 года и попросила помочь сбежать от отца и братьев, которые избивали ее за то, что она встречалась с голландцем. Ей было двадцать два года, она хотела стать актрисой. Ее история тронула меня, отозвавшись эхом моей собственной судьбы. Мне хотелось сделать что-нибудь для нее, но я не представляла, как поспособствовать ее кинокарьере. А теперь я поняла, что могу взять ее с собой на встречу и познакомить с Тео ван Гогом, известным амстердамским режиссером.