Неверная - [119]
Фильм был сделан очень просто. Тео не стал писать заявок на гранты и субсидии, он решил снять десятиминутное видео и посмотреть, что получится. К концу июля я дописала сценарий, Тео снял студию, пригласил актрису, гримера, достал реквизит.
Мы с ним говорили о том, какие опасности таит подобный фильм. Я уже делала громкие заявления об исламе и знала, что за это можно поплатиться, поэтому я уговаривала Тео не указывать имя в титрах.
– Кому придет в голову стрелять в деревенского дурачка? – отмахивался он.
Тео считал, что охотиться будут за мной, а до него никому не будет дела.
Съемки чуть не сорвались на финальной стадии. Мы уже закончили, как вдруг Тео предложил сократить фильм до пяти минут. Я настаивала на десяти. Он потерял терпение и рявкнул:
– Я тут не для того, чтобы лечить твои детские душевные травмы!
Я смерила его взглядом и отвернулась. Он тут же извинился.
На самом деле, наверное, Тео был прав: пятиминутный фильм смотрелся бы эффектнее. Через несколько недель я позвонила ему и сказала об этом.
– Нет, фильм получился отличный, – ответил он. – Я горжусь тем, что мы сделали.
Я решила, что перед трансляцией разумно будет показать «Покорность» основным фигурам Либеральной партии. Кроме того, мне хотелось убедить их в том, что нужно обеспечить безопасность Тео, имя которого было указано в титрах.
Реакция была различной. Фриц Болкештейн, мудрый пожилой лидер либералов, которому тогда было почти семьдесят, принялся встревоженно мерить шагами кабинет.
– О господи, Айаан, вы же будете в большой опасности! Мне стало стыдно. «Наверное, не надо было показывать фильм старичку», – подумала я. Теперь, оглядываясь назад, я вижу, что Болкештейн и Нили сразу поняли всю серьезность ситуации. Я попыталась их успокоить, напомнив, что нахожусь под охраной, а вот о безопасности Тео действительно надо позаботиться.
Министр финансов Геррит Зальм был невозмутим. Он только уточнил, правда ли, что все это написано в Коране, а когда я подтвердила, сказал, что не видит причин не использовать эти цитаты. Впрочем, он посетовал, что актриса в кадре будет полуголая. А министр внутренних дел Йохан Ремкес спросил:
– Нельзя ли было подобрать цыпочку посимпатичней?
На его взгляд, это был всего лишь любительский фильм, и он не видел причин поднимать шум вокруг безопасности режиссера.
– Вы сделаете все возможное, чтобы защитить Тео ван Го-га? – спросила я.
– Разумеется, Айаан. Если в этом возникнет необходимость, – заверил Ремкес.
Затем я показала «Покорность» министру обороны Хенку Кампу. На него фильм произвел глубокое впечатление.
– В каком жестоком мире мы живем, – сказал он.
Я была тронута тем, как близко к сердцу он принял нашу картину.
– А что насчет безопасности?
– В прошлом году мусульманам пришлось пережить многое, так что они закалились и не станут реагировать на это.
И казалось, он был прав. «Покорность» вышла в эфир 29 августа и не вызвала бурной реакции. Все было тихо и спокойно.
В начале сентября 2004 года какой-то марокканец выложил в Интернете мой адрес, после чего его арестовала полиция. Он призывал всех верных последователей Аллаха возрадоваться, так как, благодаря слежке за мной и Божьей помощи, им удалось узнать мой адрес – в то время я жила во дворе прямо за израильским посольством. К его сообщению были присоединены две фотографии – моя и Тео, – а основной смысл послания заключался в том, что нас обоих ждет смерть.
Об этом я узнала от журналистов, которые начали мне звонить. Спустя несколько дней ко мне пришли двое полицейских и попросили подать официальный иск против арестованного ими человека. Я так и сделала и предупредила и полицейских, и всех знакомых, что Тео необходимо охранять.
После окончания работы над фильмом «Покорность» мы с Тео не встречались, но время от времени созванивались. Он игнорировал мои просьбы позаботиться о личной охране и даже подшучивал над этим. Он сказал мне: «Айаан, ты просто не представляешь себе, о чем говоришь. Мне угрожают уже пятнадцать лет. Причем от кого я только не получал угроз: и от евреев, и от христиан, и от социал-демократов, и от мусульман – они, кстати, угрожают мне чаще других, – и ничего никогда со мной не происходило. Все обойдется и на этот раз».
К тому моменту я пользовалась услугами телохранителей уже в течение двух лет. Тео не хотел становиться настолько зависимым от охраны, как я. Я боялась, что однажды по дороге домой его подстерегут в темном переулке и изобьют или забросают камнями окна его дома. Мне даже в голову не приходило, что его могут убить среди бела дня – застрелят, перережут горло, воткнут нож в грудь.
Шли недели, и ни со мной, ни с Тео не происходило ничего особенного. Мы не забыли о «Покорности». Мы разговаривали с ним каждый раз, когда со мной связывались представители иностранных СМИ с просьбой посмотреть фильм, однако в целом жизнь той осенью шла своим, мирным чередом, и я во второй раз приступила к выполнению своих обязанностей в парламенте. У меня были собственный дом, работа, которой я очень дорожила и которую считала значимой, дорогие моему сердцу друзья. Мой вес в голландских политических кругах неуклонно рос. Практически впервые с момента своего дебюта на голландской политической арене я была довольна тем, как складывались мои дела.
