Неужели я умру? - [34]

Мой голос дрожал, чувства вырывались наружу, заплетая от переизбытка слова. Она смотрела на меня, словно на безумца, недоумевая, но сочувствуя. Я метался, как одичалый, из стороны в сторону. Затем эмоции зашкалили, и я вовсе потерял смысл того, что говорю. Я приблизился к ней и обессиленно упал на колени. Бурю остановили горячие коралловые губы, которые прижались страстным поцелуем. Магия рассеивания вернула меня в реальность, утихомирив разрыв сердца. Шумный рой чувств исчез. Резкость сменилась плавностью движений. Неизмеримое Удовольствие ослепило, и не было такой силы на планете, которая была бы в силах разжать мои веки в это мгновение. Противоядие для души подействовало. Медленно открывая глаза, я пристально осматривал моего спасителя, моего ангела. Мною была открыта сокровенная тайна прекрасного. Весь мир замер во имя пламенного чувства любви. Гелна недолгое время говорила глазами, подтверждая слезами искренность. А затем, сделав едва слышный вдох, прошептала:

— Я люблю тебя…

Всего три слова хранили в себе трепетное послание — откровение души:

— Я полюбила тебя с первых минут, без причины, без раздумий — сердцем. Полюбила таким, какой ты есть, хоть и не знаю всего о тебе. И что бы ни случилось, клянусь, я буду с тобой рядом и в горести, и в радости. И меня не пугают ни смерть, ни разлука. Я просто люблю тебя!

Глава 25

Дни сомкнулись в недели и отправились безвозвратно в прошлое, оставляя за собой безрезультатные поиски Ромаля. Тайну пропажи мальчика ведал лишь отравленный тщеславием город, который был поднят на уши, благодаря маленькой, но сильной группе энтузиастов в лице близких мне людей. Но Хегри тщательно скрывал следы, не давая даже малейшей зацепки по исчезновению. Наверное, этот город отвык от проявлений такого великодушия и безразлично, как подобает заунылому скептику, следил за происходящим.

Каждый божий день начинался по одному и тому же сценарию. Я открывал глаза с надеждой, что все происходящее — это фантазии моего блуждающего за пределами сознания мозга. Затем начинались испытания силы моего духа: бесконечные допросы, которые внушали мне виновность и призывы покаяться, наигранные угрозы и бесчувственные запугивания, потерявшие свою силу после нескольких раз. Я жил лишь ожиданием вечера — ожиданием искреннего тепла. С началом захода солнца мое одиночество прерывали мои долгожданные посетители. В этом кругу не было места отчаянию. В их глазах горела непоколебимая вера в успех поиска Ромаля. Мое же лицо сжигал стыд неверия. Всеми усилиями я скрывал слабость, с трудом сдерживая дрожь в голосе. Хождение на грани срыва, равновесие которого удерживали невидимые, но прочные узы любви.

Обычно, отпуская мои руки, последней меня покидала Гелна, но в этот раз отец попросил у нее разрешения нарушить ритуал. Она грустным, одобрительным кивком обозначила согласие и, поцеловав нас обоих в щеки, зашагала по холодному коридору.

— Шаду, сынок, я бросил работу, — неторопливо начал отец.

— Что случилось, пап?

— Нам нужно больше времени на поиски, а на моей проклятой работе с таким положением вещей, именуемым как «личные дела», никто не хотел мириться. Поэтому я просто плюнул на эту дыру и с чувством внутренней победы послал их к чертовой матери.

Мое лицо выразило непосильное удивление, которое остановило дыхание от неожиданности. Я смотрел сейчас на озорного мальчишку, в котором кипела жизнь, и этот героический сорванец был мой папа — Великий Эстиго.

— Я внезапно осознал, что попал в ловушку, которая долгие годы истощала мою жизнь, — продолжил папа. — Я просуществовал под покровом идиотизма, где тебя призывают быть никем, поощряя лишь твою вымотанность на благо бумажек. А ведь я когда-то ставил работу превыше всего, и она окончательно овладела мной, отбросив Вас на задний план моей жизни. Сколько же времени я продал этому дьяволу?

— Мне очень жаль, пап, что так вышло Я знаю, что все это ты делал ради нас…

— Нет, нет, нет! Здесь нет места для того, чтобы жалеть о чем-либо сынок. Я поступил впервые за долгие годы правильно, не прячась за своим тщедушием. Сейчас нет ничего важнее, чем ты и поиски бедного мальчика. И все мы это разделяем: и мама, и Гелна, и замечательный месье Деданж.

— Ты веришь, что его можно найти? — обнадеженно спросил я.

— Я уверен, сынок, и измученное сомнение даже не пытается проникнуть в мою голову.

Папа улыбался, держа меня за руку. И через его руки меня наполняла непоколебимая отцовская уверенность, наделявшая безмерной силой мою душу.

Затем папа, дождавшись моего воссоединения со спокойствием, продолжил:

— Шаду, я прошу твоего согласия стать твоим адвокатом. У меня не было толком никакой практики, но я чувствую, что мы добьемся твоего освобождения, сынок. Прошу, дай мне шанс.

Я видел, как отец пылал изнутри огнем справедливости. Когда-то он отказался от мечты перед лицом неудачи и на долгое время стал рабом обстоятельств, но сейчас Эстиго требовал реванша. Недолго думая, я ответил, вызвав очередной всплеск силы в глазах папы:

— Пап, я даже не могу представить, кто еще, как ни ты, сможет отстаивать меня перед лицом правосудия.