Неужели я умру? - [25]

Лед трескался, выпуская на волю самые теплые чувства. Как тяжело произнести столь спасительные слова и как же легко становится, если сделать это. Это наш выбор: мыслить категориями или жить в едином порыве с душой. Я сделал свой выбор. Я осознал, что причиной сомнений были выдуманные мной сценарии, но ведь я и есть редактор. Последние дни своей жизни я отдал затворничеству, боясь признаться, что нуждаюсь в родительской любви.

Объятия, которые были забыты на долгие годы, возродились подобно пылающему фениксу. Когда мы покидаем мир детства, многие из нас стыдятся произносить слова любви родителям просто так, без повода. Второй шанс разбивал очередную маску моего скудного мировоззрения.

— Прости меня, сынок. Я был другом для чужих, когда ты нуждался в совете. Лицемерил ради блага, не сознавая, что приношу боль близким. Я порвал на клочки твое стремление к мечте, потеряв в очередной раз самообладание. Я раздирал раны прошлого, бессознательно демонстрируя тебе жестокую сторону жизни. Не раз я отталкивал тебя, когда ты приближался. А теперь понимаю: ты — самое дорогое, что у нас есть с мамой. Мы любим тебя больше всего на свете.

— Пап, прости и ты меня. Я знаю, что ты как любящий отец всегда оберегал меня и желал только лучшего. Зачем нам ворошить прошлое, если сейчас мы готовы вместе творить настоящее? Я нуждаюсь в твоих мудрых наставлениях, в твоем похлопывании по плечу с фразой: «Все получится!».

— Порой мне кажется, что это был не я… Ты прав, Шаду, пора начать жить заново.

Впервые за долгие годы папа сверкнул искренней улыбкой, переполненной счастьем и надеждой на лучшее.

— Я люблю тебя, пап!

Все это время со стороны, украдкой, наблюдала мама. Обнаружив ее присутствие, мы как настоящее мужчины собрали чувства в кулак и, вытянувшись стрункой, обратили наш взор в ее сторону. Опустошенность, обременявшая маму долгие годы, исчезла. Бледное лицо оживало румянцем, глаза сверкали, легкая улыбка трогала губы. Я чувствовал, как сердце мамы выпрыгивало нам навстречу, как она беспрепятственно впускала в себя энергию любви. Впервые за долгие годы она была по-настоящему счастлива. Я сделал шаг навстречу, и мама, ни секунды не колеблясь, впустила меня в свои мягкие, заботливые объятия. Исповедь и раскаяние без слов. Как же становилось легко… Вот он новый сюжет, когда день наполняется смыслом и не уходит бесполезно в бесконечность. Новые реплики, осознанные, осмысленные. Сюжет, которым управляет автор, где он и есть главный герой.

Я чувствовал присутствие Вестоса. Он был очарован происходящим и, отказавшись от нравоучений, наполнял стены родительского дома необычайным вселенским теплом, изгоняя обиды навсегда. Мой таинственный хранитель медленно приблизился ко мне и прошептал:

— Ты проснулся, Шаду. Ты живой, настало время нам снова быть вместе, как и прежде…

Я ощутил прикосновение Вестоса, которое, подобно ангельскому свету, принялось проникать в самые отдаленные уголки моей души. Он сжимал мое сердце рукой, когда я сомневался в себе. Он призывал меня действовать, когда лень опустошала. Именно он открывал мне глаза на жизнь, гневаясь, когда я разбивал ее. И это его слова помогали мне собирать по кусочку новую картину. Захлебываясь потоком эмоций, я осознавал, кто мой наставник. Он — это отражение меня, мой внутренний голос, он — моя совесть. Мы становились одним целым спустя долгие годы разлуки и непонимания. Теперь я мог слышать его напутствия, он занял почетное место советника в моей душе — мой внутренний Вестос.

Глава 18

За этот день я узнал о родителях больше, чем за прошлые скудные годы моего существования. Я занимал место внимательного слушателя. Мне хотелось, чтобы в сутках было сорок восемь часов. Отец, положив ладонь на колено мамы, с прищуренными от любви глазами, принялся рассказывать историю их первой встречи. Родители помолодели на тридцать лет прямо у меня на глазах. Машина времени перенесла меня в яркую юность мальчишки по имени Эстиго и очаровательной всезнайки Найты. Они были захвачены кадрами из воспоминаний и звонко смеялись, не отрывая глаз друг от друга, все больше и больше впуская воздух жизни. По-детски смущенные, по-настоящему счастливые, слегка наивные. И, наверное, впервые за долгие годы, теплые объятия соединили ослабшие узы влюбленных.

— Пожалуй, мне пора! — робко прервал гармонию вечера я

— Сынок, оставайся дома, нам о многом нужно еще поговорить, — уговаривая, обратилась ко мне мама.

— Обязательно, только завтра. Вам нужно побыть вдвоем сегодня. Я люблю вас и благодарен за то, что родился в столь чудесной семье. Я мечтал вновь увидеть искры в ваших глазах. Пожалуйста, не переживайте и доверяйте мне всем сердцем. Я очень вас люблю!

— И мы тебя любим, Шаду! Ты уже достаточно взрослый, сынок, — понимающе подхватил папа, — теперь мы можем только давать тебе советы и то, если ты сам захочешь этого.

— Твои советы и напутствия будут бесценны для меня. Без вас я не справлюсь.

Мы прощались так, как будто увидимся не скоро. Три любящих сердца бились в едином порыве, я чувствовал это. Нет ничего сильнее в этом мире, чем крепкая семья, и ничто не способно разбить ее стены, если каждый держится друг за друга. И лишь глупцы, полные тщеславия и жажды власти, засыхают в пустыне безразличия, подобно ручью, отделившемуся от бурной реки.