Неуютное море - [58]

— Что вы, Семен Григорьевич, это мы случайно тут оказались, — сконфуженно сказал Савельев, отходя от трапа.

— Как, Семен Григорьевич, не потонем мы? — тихо спросил Кучеров.

— Я вот сейчас вылезу, поговорю с Нептуном, посмотрю и доложу вам.

Моторист против воли улыбнулся. Его успокоили веселые нотки в голосе Болтянского. А стармех действительно поднялся по трапу и исчез за дверью. Он с трудом сохранял эту показную веселость, отлично понимая, какая серьезная опасность нависла над «Ангарой» и ее экипажем. Но Семен был старшим механиком, — это обязывало ко многому…

Держась за поручни, приклепанные к надстройке, спасаясь от кипящей под ногами воды, Болтянский дернул задрайку камбузной двери и, вскочив в помещение, сейчас же захлопнул ее. По кафельной палубе гуляла вода. Среди разбитой посуды, опрокинутых кастрюль, забившись между посудным шкафом и столом, в спасательном нагруднике сидела Тоня. Ноги ее были в воде, но она не замечала этого. Как-то особенно неприятно скрипела переборка. При каждом крене по палубе перекатывались картошка, крышки, вилки, вёдра. Всё это оглушительно гремело. Тоня сидела с закрытыми глазами. По щекам ползли слёзы.

— Что я вижу! — закричал Болтянский. — Принцесса океана в слезах! Такая смелая и…

Он взял ее за руку. Тоня открыла глаза. Слёзы потекли сильнее.

— Испугалась, Тонечка, — наклонился к ней Болтянский. — Не надо. Не плачьте. Всё в порядке. Ну шторм, ну качает, ну обеда нет… Всё поправится.

— Есть обед. Я его в духовке расклинила. Да никто не идет обедать. Гибнем, Сеня. Знала бы… — в отчаянии, сквозь всхлипывания, прошептала Тоня.

Болтянский выпрямился. Он строго посмотрел на девушку:

— Вы это, Тоня, бросьте. Погибать вам никто не даст. Вон рядом «Амур», а с правого борта «Кура», «Пинега». Кругом наши моряки. Да и у нас на судне всё благополучно. До берега уже рукой подать. Ну не плачьте. Принести вам еще один пояс для гарантии? Уж тогда наверняка не утонете. Принести?

Тоня перестала плакать:

— Не надо… Пусть обедать идут. Голодные ведь?

— Мне надо в машину, Тонечка. Не будете бояться? Даете честное слово? Я рядом с вами. Если что…

— Не буду, — утирая слёзы концом фартука, проговорила Тоня.

— До свидания, принцесса.

Стармех скрылся за дверью, а Тоня, держась за углы и выступы, принялась ловить взбунтовавшуюся посуду.

На «Амуре» чувствовали себя немногим лучше, чем на «Ангаре», В рубке с левого борта выбило дверь, не хватало двух оконных стекол, на палубе рубки плескалась вода, которую уже никто не выбирал. У штурвала, крепко вцепившись в ручки, стоял хмурый высокий матрос.

Рубцов, с покрасневшими от ветра глазами, посасывал короткую черную трубку, грея о нее озябшие руки, изредка бросая рулевому короткие команды.

— Иннокентий Викторович, какой-то сигнал на «Ангаре», — взволнованно закричал штурман, разглядывавший в бинокль горизонт. — Сейчас посмотрю таблицу.

Желтый вымпел и черный шар под ним означали: «Имею трещину в корпусе».

— Плохо дело, — вслух подумал Рубцов. — Надо выручать Карданова. Держите на «Ангару», — скомандовал он рулевому. — Подойдем поближе, может быть, придется оказывать помощь.

Матрос медленно и неохотно стал выполнять команду.

— Мы так, Иннокентий Викторович, на самую крутую волну попадем. Поломаемся. Какую уж тут помощь оказывать! Не до жиру, быть бы живу.

Рубцов круто повернулся от окна. Его глаза сделались круглыми:

— Больше право! Делайте, что говорю.

Матрос шевельнул штурвал.

Капитан посмотрел на рулевого, подошел к нему, слегка оттолкнул.

— Дай-ка я постою. Передохни. Устал, наверное? — иронически спросил Рубцов, принимая у матроса штурвал.

«Амур» вздыбился, попав на встречную волну, задрожал всем корпусом и, ныряя, пошел наперерез «Ангаре».

— Радиста сюда, пусть немедленно свяжется с Кардановым! — крикнул Рубцов штурману. — Мы возьмем «Ангару» на буксир. Да пришлите другого матроса на руль.

Рубцов пошарил в кармане, вытащил спички и принялся торопливо раскуривать трубку, придерживая локтем штурвал.

«Кура» встала бортом к волне. Ее накренило. Было такое чувство, что она больше не поднимется. Горы воды обрушились на судно. С жалобным треском от переборки оторвалась полка. Книги полетели на палубу. Из гнезда выскочил графин и со звоном разбился на куски. Издавая неприятный, металлический грохот, покатился медный мегафон. Журавлева толкнуло на рулевого. Не успев задержаться, капитан как на коньках скользнул к переборке. Ветер сорвал фуражку с головы. Журавлев выругался. Самоходка ползла куда-то вверх.

Когда начался шторм, Журавлев почувствовал себя очень неопытным. С него сразу соскочила самоуверенность, и Эдик пожалел, что он не старпом. Как легко было бы выполнять распоряжения капитана, иногда покритиковать его действия, скептически сощурить глаза, наблюдая за швартовкой, и небрежно бросить: «Назад надо работать! Не то заденем причал!» Теперь он сам капитан, и страшновато от той огромной ответственности за судно и людей, которая легла на него.

Эдик несколько раз подходил к карте, измерял расстояние до берега. До него еще далеко. Пятьдесят миль. Идти долго, а ветер не думает утихать. «Кура» того и гляди сломается. Давно уже отдан приказ — надеть спасательные нагрудники. Все выполнили его. Все, кроме Журавлева. Ему кажется, что команда чувствует себя спокойнее, когда видит капитана без нагрудника. «Куру» опять повалило на борт. Когда же это кончится?