Неуютное море - [37]

Возражения были справедливы. Карданову пришлось замолчать. Тем не менее он злился на всё и вся. Длительная стоянка разлагает. В море, в ходу, когда вахта цепляется за вахту, когда от судна требуется непрерывное движение, железный порядок корабля держит людей в подчинении.

Самоходки встали у берега против Лесотехнического института, у грязного, захламленного пляжика. Для Карданова началось мучительное ожидание. Некоторые потирали руки. Как же, рейс удлиняется: «Больше днев — больше рублев».

Андрей Андреевич почти не покидал «Ангару». Только по утрам съезжал на берег, выслушивал надоевшую фразу: «Новостей нет. „Лангуст“ еще не пришел», — и возвращался на судно.

Он часами сидел в кресле на главном мостике и наблюдал за портом. По широкой Двине взад и вперед сновали катера, буксиры, баржи. Мимо, под всеми флагами мира проходили суда, нагруженные желтыми досками, пропсом, бревнами.

Карданов бывал в Архангельске много раз и всегда ощущал в этом городе запах моря. Город моряков! В нем нет семьи, которая не была бы связана либо с лесом, либо с морем или рекой. Лес лежал на причалах, лес перевозили на баржах, лес огромными четырехугольными плотами плыл по реке… День и ночь не прекращалось движение в порту. Круглые сутки уходили и приходили океанские гиганты, ревели тифоны, слышался грохот отдаваемых якорей… И почти всегда днем здесь дул прохладный ветер с моря. Он приносил захваченные по пути запахи сосны, скошенных трав и йода.

К ночи ветер стихал. Исчезала речная рябь. В начинающихся сумерках северной ночи золотыми дорожками отражались в воде якорные огни. На прибрежных бульварах светлыми пятнами белели платья девушек. Запоздавшие швертботы с обвислыми парусами торопились в яхт-клуб. Пробегали переполненные людьми пароходики пригородного сообщения — «Макарки». Они проходили совсем рядом. Слышался звонкий смех, песни. Это моряки разъезжались по лесопильным заводам, где грузились их суда.

Карданов представил себе, что когда-то здесь плавали парусные корабли царя Петра, на берегу стоял один монастырь и несколько жалких деревянных домиков. Царская таможня несла службу на гребных лодках; в трактирах при свете сальных плошек танцевали чванливые шкиперы заморских судов, на берегу умельцы топором и пилой строили первенцев русского флота… А теперь?..

Иногда к капитану присоединялась Ирина. Приносила свой раскладной стул, садилась рядом. Они разговаривали, читали или просто молчали. Каждый думал о своем. Капитан радовался, когда она приходила. Ему хотелось рассказать Ирине всё о своей жизни, о том, как плыл семь суток после торпедирования, про свою неуютную комнату… Но он не решался этого сделать. Ему казалось, что Ирине с ним неинтересно.

Как-то Карданов спросил ее:

— Вы не скучаете, Ирина Владимировна?

Она посмотрела на него удивленным взглядом:

— Нет, мне не скучно.

— Почему вы не поедете на берег? В кино, в театр, в музей.

— Пойду как-нибудь. Я ведь в Архангельске уже была.

— А не отправиться ли нам с вами в театр?

— Пойдемте.

Но в театр они так и не собрались. Все мысли Карданова были заняты «Лангустом».

— Знаете, Ирина, — говорил на следующее утро капитан, — пришел бы завтра «Лангуст». Вы бы нам дней пять хорошей погоды наколдовали. Далеко бы мы ушли за пять штилевых дней! Хлеб-то уже убирают. Не опоздать бы…

— Придет ваш «Лангуст». И погоду найдем хорошую, — сухо отвечала Ирина.

Ей надоели бесконечные разговоры о «Лангусте», погоде, стоянке. Она ждала, чтобы Карданов сказал ей что-нибудь другое… Ждала, но не хотела себе в этом признаться.

ГЛАВА IX

Володя Смирнов с повязкой вахтенного на руке, ходил по палубе. Приближалась ночь. Володя обошел судно, осмотрел, всё ли готово к сдаче вахты, подтянул кверху якорный огонь и зашел в освещенную изнутри рубку. Он был очень счастлив сегодня. Мало того, что Светлана прислала чудесное письмо, — в конверте лежала ее фотография.

Володя вытащил письмо и в который раз принялся его перечитывать:

«Здравствуй, Володенька! Так соскучилась по тебе, прямо не знаю как. Хочется с тобой посоветоваться. А больше не с кем. Люблю я своих родителей, но ведь ты понимаешь, взгляды у них не те. Как жить дальше? Что делать? То ли учиться в вузе, то ли работать. Сейчас, сию минуту. Самой зарабатывать. Самой покупать себе вещи, делать маме подарки.

Все твердят — обязательно в вуз, потом наработаешься. А может быть, наоборот? Как ты сделал. Ты не думай, пожалуйста, что эти сомнения оттого, что я не хочу учиться или мне лень готовиться. Совсем нет. Просто я не решила еще, как поступить. Одно я знаю твердо (в этом со мною согласны и „старики“): нужно стать человеком. Человеком в широком смысле этого слова. А как это сделать? Что для этого нужно? Вот Гаганова или та девушка, которая взяла на воспитание троих ребят, — настоящие люди. Но мне не хочется идти в отстающую бригаду, брать на воспитание детей. Хочется сделать что-то свое хорошее. Не похожее. Но что? Наверное я эгоистка или еще хуже… Самовлюбленная дура.

В общем, пока я готовлюсь поступать в университет, но не очень огорчусь, если не попаду. Место в жизни мне всегда найдется. Ведь я права, Володя? Напиши мне, что ты обо всем этом думаешь! Возвращайся скорее. Я буду тебя встречать… Когда вы уходили и я видела вашу „Ангару“, она показалась мне такой большой и красивой. Но всё-таки я немножко беспокоюсь за тебя. Как-никак, ты вступаешь в борьбу со стихией. Наверное, все близкие беспокоятся о своих моряках. А ведь я твоя близкая, правда?..»