Неувязка со временем - [2]

12 октября

Уважаемый господин!

Хочу представить себя Вам, ученому-атомщику, как молодого человека 17 лет, с усердием изучающего математическую физику, чтобы дойти в ней до совершенства. Мое знание английского языка не есть совершенно потому что я в Нью-Йорке только один год как приехал из Пуэрто-Рико и из-за бедности папы и мамы должен мыть посуду в ресторане. Поэтому уважаемый господин простите несовершенный английский, который скоро станет лучше.

Я не решаюсь отнимать ваше драгоценное ученое время, но думаю вы иногда можете отдать минуту такому как я. Мне трудно рассчитать сечение поглощения нейтронов обогащенной бором стали в реакторе, теорию какового я хочу разработать.

Реактор-размножитель требует для обогащенной бором стали

по сравнению с сечением поглощения нейтронов в любом бетоне, с которым я потрудился познакомиться:

Отсюда получается уравнение

означающее только четырехкратный коэффициент размножения реактора. Интуитивно я не удовлетворился такой коэффициент и отрываю ваше время для помощи, где я ошибся. С самой искренней благодарностью

X. Гомес.

Закусочная «Порто Белло»

124 улица, угол Авеню Св.

НиколасаНью-Йорк, штат Нью-Йорк

Я рассмеялся и посочувствовал доктору Шугармену:

— Неплохой экземплярчик. Вам еще везет, что эти типы пишут письма. А у нас они прямо являются в редакцию, и вынь им да положь самого главного. Кстати, могу ли я использовать это письмо? Нашим читателям полезно знать такие вещи.

Он подумал, а затем кивнул головой.

— Ладно, берите, только не ссылайтесь на меня. Напишите просто «известный физик» или что-нибудь в этом роде. Кстати, я считаю, что все это скорее грустно, чем смешно, но у вас свои задачи, я понимаю. Малый этот, по-видимому, чокнутый, но и он, впрочем, как многие другие, полагает, что наука — всего лишь набор фокусов, которыми может овладеть каждый…

Он еще долго распространялся на эту тему.

Я вернулся в редакцию и за двадцать минут накатал интервью. Гораздо больше времени и сил мне пришлось потратить, чтобы объяснить редактору воскресного выпуска, почему письмо Гомеса следует опубликовать на развороте, посвященном атомному юбилею. В конце концов он сдался. Письмо пришлось перепечатать, ибо пошли я его наборщикам в том виде, как оно было написано, нам не избежать бы забастовки.

В воскресенье, в четверть седьмого утра, меня разбудил бешеный стук кулаков в дверь моего номера в отеле. Еще не совсем проснувшись, я сунул ноги в тапочки, накинул халат и побрел к двери. Но те, за дверью, и не собирались ждать, пока я ее открою. Дверь распахнулась, и в комнату ввалились администратор, редактор воскресного выпуска и еще какой-то молодой человек с застывшим лицом в сопровождении трех решительного вида молодчиков. Администратор что-то пробормотал и поспешил ретироваться, а остальные двинулись на меня единым фронтом.

— Босс, — промямлил я, — что с-с-лучилось?

Один из решительных молодчиков стал спиной к двери, другой — к окну, третий загородил вход в ванную. Их шеф, холодный и колкий, как иней, пригвоздил меня к месту, обратившись к редактору резким начальственным тоном:

— Вы подтверждаете, что этот человек Вильчек?

Редактор молча кивнул.

— Обыскать, — бросил старик.

Молодчик, стоявший у окна, умело принялся за дело, не обращая внимания на невразумительные вопросы, которые я все еще пытался задавать редактору. Редактор старательно избегал моих глаз.

Когда обыск был закончен, старик с застывшим лицом сказал:

— Я контр-адмирал Мак-Дональд, мистер Вильчек, заместитель начальника отдела безопасности Американской Комиссии по атомной энергии. Это ваша статья? — Мне в лицо полетела вырезка из газеты.

Я стал читать, спотыкаясь на каждом слове:

АТОМНУЮ ФИЗИКУ МОЖНО РАЗГРЫЗТЬ

КАК ОРЕШЕК, ТАК ДУМАЕТ

СЕМНАДЦАТИЛЕТНИЙ МОЙЩИК ПОСУДЫ

Письмо, полученное недавно одним известным физиком нашего города, подтверждает слова доктора Шугармена о том, что широкая публика плохо представляет себе трудности работы ученых (см. соседнюю колонку). Ниже мы публикуем это письмо вместе с «математическими выкладками».

«Уважаемый господин!

Хочу представить себя Вам, ученому-атомщику, как молодого человека 17 лет, с усердием изучающего…»

— Да, — сказал я, — это написал я, все, кроме заголовка. А в чем, собственно, дело?

— Здесь говорится, что письмо написано жителем Нью-Йорка, однако адрес его не указан. Объясните, почему?

Я сказал, стараясь сохранять спокойствие:

— Я опустил адрес, когда перепечатал письмо, прежде чем отдать его в набор. Мы в своей газете всегда так делаем. А в чем все-таки дело, не можете ли вы мне сказать?

Адмирал пропустил мой вопрос мимо ушей.

— Вы утверждаете, что имеется оригинал письма. Где он?

Я задумался.

— Кажется, я сунул его в карман брюк. Сейчас посмотрю.

И я направился к стулу, на спинке которого висел костюм.

— Ни с места! — сказал молодчик, что стоял у дверей ванной.

Я застыл на месте, а он принялся выворачивать карманы моего костюма. Письмо Гомеса лежало во внутреннем кармашке пиджака; он протянул его адмиралу. Мак-Дональд сравнил письмо с газетной вырезкой, затем спрятал и то, и другое у себя на груди.

— Благодарю за содействие, — холодно обратился он ко мне и редактору. — Но предупреждаю вас: все, что здесь происходило, не подлежит обсуждению и ни под каким видом не должно появляться в печати. Это вопрос государственной безопасности. До свидания.