Неунывающие вдовушки - [57]
Исполнение последней строфы «На волю Божию отдамся…» прервал визг тормозов и грохот на дороге. Какой-то сверкающий джип едва не снес неплотно закрытую дверцу «Феррари». Неужели я неправильно припарковалась? Или этот горе-водила просто не вписался в поворот?
Тем временем из помятого джипа вышла женщина в ярко-розовой блузе и белоснежных брюках. Мы пошли навстречу друг другу. Был ровно полдень.
Блондинка. Крашеная, конечно. Цвет неестественный. Каблуки высокие, еле идет по камням. Женщина подошла ближе. Ровесница нашей Эмилии. Тощая, сухая, как палка. Не буду с ходу пускаться в разборки. Я вежливо осведомилась, не пострадала ли она. В ответ незнакомка покачала головой, растерянно глядя на дверь «Феррари», которая держалась теперь на честном слове. Я же перешла в наступление:
– La mia macchina è danneggiata, ed è colpa Sua![64]
На ломаном итальянском она виновато спросила, может ли моя машина ездить. Держалась любезно и, видимо, полностью признавала свою вину со всеми вытекающими финансовыми последствиями. Долго извинялась. Что за запах? А, мадам выпила аперитив!
– Может, перейдем на английский? – предложила я.
Она обрадовалась и сделалась разговорчивее.
Ее зовут Памела Лачнит, она живет тут неподалеку. Поехали к ней, выпьем кофе, а ее садовник займется моей машиной. А что я вообще делаю в этой глуши?
Я рассказала, что живу во Флоренции, поехала за оливковым маслом и заблудилась. Машина не моя, а моей подруги, и она будет в ярости.
– Так вы с подругой немки? А я американка! Зовите меня Пам, мы, американцы, люди простые, без церемоний!
Американка! Oh God![65] Неужели судьба ведет меня в самое логово льва!
– Не оставляйте ничего в машине, места здесь дикие, – предупредила Пам, – мало ли кто тут ходит.
Я открыла багажник. Целая куча хлама. Пустые банки из-под колы, детали от конструктора «Лего», засохшее печенье. Из этого добра я выудила все ценное в большой пластиковый пакет: упакованного Матисса, льняную куртку Коры, фонарь, гаечные ключи и пузырек с отравой. С мешком я залезла в джип, чтобы в самом деле оказаться там, куда меня настойчиво посылала Кора.
Пам предложила мороженое, эспрессо или – она окинула меня оценивающим взглядом – баварского пива и позвала служанку.
– Darling[66], скажите ей сами, что вам принести. Никогда не выучу этот язык! И пожалуйста, распорядитесь сами насчет вашей машины. Я не смогу объяснить садовнику, что нужно сделать.
Любой гость предпочел бы пить кофе на террасе, любуясь видом, но Пам почему-то повела меня в гостиную. С тех пор как мы были здесь с Дино, в доме многое изменилось. Новая хозяйка переделала все на свой вкус. А вкус у нее есть, должна признаться, хоть она и американка.
В гостиной висело несколько картин, воздушных пейзажей в духе импрессионизма. Подали кофе, я отвлеклась от полотен, но Памела заметила мое внимание, и оно ей явно польстило.
– Любите живопись? Вам нравится моя коллекция? А вот некоторые мои гости их вовсе не замечают. А почему вы живете в Италии?
Я наврала что-то о вечной тоске немецкой души и спросила ее о том же.
– Honey[67], – сказала она, нервно сжимая сухие пальцы, – причина все та же: cherchez l’homme![68] Если женщина в возрасте делает себе подтяжку лица, становится набожной, начинает жертвовать деньги направо и налево, или же, наоборот, предается пороку, или вдруг бросается то в марксизм, то в буддизм, в конце концов перебирается на другой конец земли – это неспроста, за этим стоит мужчина. Почти всегда. Потом она часто раскаивается в своих безумствах. Вот и со мной то же самое.
Ничего себе! В пятьдесят с лишним гоняться за мужчинами! Чтобы не показаться бестактной, я не задавала вопросов. Но Пам сама продолжала.
Она трижды была замужем. Не пора ли остановиться? Она была бы рада, да не вышло. Вот сидит теперь одна в этой глуши и помирает со скуки.
– Почему бы вам не вернуться в Америку? – спросила я с надеждой.
– Хороший вопрос! Вскоре я на этот шаг решусь. Слава богу, мы с моим italiano[69] так и не поженились, иначе пришлось бы разводиться в четвертый раз, с той лишь разницей, что на сей раз мне не досталось бы ни цента. Кроме того, я узнала, что этот неблагодарный Казанова спутался с двадцатилетней вертушкой! – И она метнула на меня яростный взгляд, будто все молодые женщины – потенциальные гетеры. Я захлопала глазами с самым невинным видом, и она как будто смягчилась.
Садовник все не возвращался. Памела время от времени бросала взгляд на барочные часы. Подали оливки и соленый миндаль, хозяйка предложила выпить – налила себе виски, мне – кампари. В соседней комнате зазвонил телефон, и Пам вышла. Сейчас мне ничего не стоило бы подлить ей лекарство-убийцу в бокал.
Звонил Умберто. «Феррари» в деревне в мастерской, но забрать машину можно только завтра. Может быть, он отвезет меня обратно во Флоренцию, предложила Памела.
Нет, спасибо. Не стану доставлять людям столько хлопот. Все равно завтра придется возвращаться за машиной. Я бы переночевала в Кастеллине. Есть там какая-нибудь приличная гостиница?
От выпитого Пам стала щедрей и гостеприимней.
– Оставайтесь у меня, дорогая! В доме полно места, зато гостей почти не бывает. Ненавижу ужинать в одиночестве. А в ресторан одна не сходишь, местные зануды все кости перемоют. Так что вы меня только порадуете.
