Неуловимый Сапожок - [73]

И жители Булони, глядя на пылающий восход, с тупой покорностью закричали:

– Да здравствует богиня Разума! Ура!

– Робеспьеру – ура!

Только женщины, боязливо скрываясь от пристально разглядывающего толпу городского глашатая и суровых взглядов гвардейцев, крестились за спинами мужей на всякий случай: а вдруг добрый Бог не послушался приказания Робеспьера и не прекратил своего существования.

Но, как бы то ни было, население Булони, забыв все свои волнения и страхи, было готово веселиться по приказу на объявленном в честь поимки Сапожка Принцессы национальном празднике. Всем даже уже хотелось принять эту новую, выдуманную Робеспьером религию, поскольку над старой повсюду теперь лишь издевались и насмехались.

Да и чего бы вы хотели? Булонь давно уже перестала верить в Бога; ужасы революции, достигшие своей кульминации этой изматывающей ночью, окончательно изгладили из памяти все мысли о молитвах и вере.

Сапожок Принцессы, судя по всему, был действительно очень опасным шпионом, если столько радости в Париже доставил его арест! Булонь уже знала по своему опыту, что Комитет общественной безопасности не испытывает радости до тех пор, пока его ястребиные когти не сомкнутся на шее жертвы. Но за поимку одного сегодня освободят десятки других!

Вечером, в назначенный час, а именно – в семь, как Моло сообщил отдельно, начнут палить пушки, ворота города будут распахнуты, а гавань превратится в свободный порт.

Жители Булони едва ли не закричали: «Да здравствует Сапожок Принцессы!» Ведь кто бы он ни был, герой или шпион, все равно – именно он был настоящей причиной их радости.

А Огюст Моло отправился разглашать новости по всему городу и прикалывать новые прокламации. Куда только делись у всех следы усталости и озабоченности? Несмотря на то, что в каждом доме всю ночь продолжалось изнурительное бдение, а сотни людей простояли на часах у форта Гейоль, все теперь стремились повеселиться и тем самым придать национальному празднику настоящий блеск.

По природе своей каждый уроженец Нормандии, будь он дворянин или крестьянин, очень жизнерадостен, но в то же время в них заложена удивительнейшая способность распределять и ограничивать свои удовольствия.

На улицах больше не было видно угрюмых толп. Вместо них появились небольшие группы принарядившихся мужчин, то тут то там толпящихся у питейных заведений. И поскольку национальный праздник свалился на всех совершенно неожиданно, то первая половина дня ушла на продумывание более или менее приличной программы. Потягивая пиво или кофе или причмокивая за вишневкой, народ Булони, которому едва ли не только что угрожали смертью, сидел и придумывал организацию веселого карнавала.

Сначала должен быть общий сбор на Сенешальской площади. Затем шествие с фонарями и факелами вокруг крепостных валов, завершающееся гигантской ассамблеей у городской ратуши, где гражданин Шовелен, представляющий Комитет общественной безопасности, должен был получить от населения Булони приветственный адрес.

Все должны быть в костюмах! Пусть будут Пьеро и Пьеретты, клоуны и арлекины, богини и аристократы! Целый день женская половина города занималась приготовлением всевозможных костюмов, а маленькие магазинчики, что на улице Шато и улице Фредерика Соваж, принадлежащие преимущественно жидам и английским купцам, были буквально разграблены в надежде добыть костюмы, сохранившиеся еще с тех пор, когда Булонь ежегодно веселилась и устраивала роскошные карнавалы.

Потом, конечно же, на своей триумфальной колеснице должна появиться богиня Разума – воплощение новой религии, которая сделает каждого счастливым, богатым и свободным.

Все беспокойства ночи, смертельные страхи были забыты окончательно, была забыта даже сама великая революция, которая на этот единственный день вдруг отказалась от требования жертвенной крови.

И в эти мгновения всеобщего возбуждения и безграничной радости никто не вспомнил о том английском авантюристе – шпионе или герое, – который на самом деле был единственной причиной шумного великодушия.

ГЛАВА XXX ШЕСТВИЕ

Деды нынешнего поколения Булони еще помнят тот великий день, когда весь городок на двадцать четыре часа сошел с ума от радости, справляя национальный праздник. Едва ли не у всех был кто-либо осужден, у кого – отец, у кого – брат, у кого – сын, по обвинению в действительном или мнимом предательстве. Так много уже ждала гильотина, что этот праздничный день в сентябре 1793 года был воистину незабываемым торжеством.

Стояла превосходная погода. Начиная с величественного восхода небо не снимало более своей нежнейшей голубой мантии, солнце не переставало дружелюбно улыбаться, глядя на веселящийся припортовый город. И лишь когда солнце уже совсем склонилось к закату, на горизонте появилось несколько маленьких пушистых облачков, а море вдали стало казаться аспидно-черным в контрасте с сияющей бриллиантовым блеском землей.

Постепенно сияющий день уступил место наползающему легкой тенью мягкому пурпуру вечерней зари. Пушистые комочки облачков стеклись в плотную массу, которая впоследствии превратилась в огромную грозовую тучу, гонимую с моря на город юго-восточным ветром.