Неуловимая наследница - [5]

– Моя мать была в юности редкостная красавица. Гречанка, профиль – как будто срисованный с античного барельефа. Волосы темные, тяжелые, с медным отливом. В детстве я любил наблюдать, как она заплетала их в косы и укладывала вокруг головы. А глаза… Глаза у нее были, как море перед грозой.

– Ты свои от нее унаследовал? – кокетливо спросила молоденькая серферша, кажется, из Британии и игриво потянулась рукой к лицу Ника.

Ольга коротко усмехнулась, наблюдая за этим безыскусным флиртом.

– О, поверь, – с комичным отчаянием покачал головой Ник. – Мои глаза и близко на ее не похожи. Знаете, гречанки обычно быстро стареют, грузнеют от обильной еды. Но моя мать и до сих пор поразительно хороша собой. А вот отец мой – албанец. Конечно, не такой ослепительный, как мать. В том, что касается внешности, это он мне подгадил, не то я бы уже сделал карьеру в модельном бизнесе.

Женская часть компании загудела, не соглашаясь. И Ольга снова спрятала улыбку в бокале. Забавный все же был парень. Нахально напрашивался на комплименты и млел от них, как ребенок.

– В общем, однажды они встретились и полюбили друг друга с первого взгляда. Отец едва ли не через полчаса знакомства предложил ей стать его женой, а она согласилась. Да-да, представьте себе, такое бывает. Ну или бывало в прежние, не такие циничные времена.

Кто-то рассмеялся, кто-то запротестовал. Педро, испанец с рыжеватой бородкой, объявил, что он хоть сейчас готов отправиться с Кристин, шведкой, с которой познакомился здесь же неделю назад, в мэрию. А Ник продолжал:

– Но тут, разумеется, вмешались родители. И начались Монтекки и Капулетти. Мать происходила из аристократической греческой семьи. Во время войны они, правда, обеднели, но ни пафоса, ни спеси не утратили. А в семидесятых, когда в Грецию хлынули туристы, их дела и вовсе пошли на лад. Заправляла всем бабка – величественная породистая старуха в драгоценностях времен королевы Виктории. И она, конечно, встала намертво – не позволю нашей красавице опорочить семью и выйти за какого-то албанского прощелыгу. Пойти против бабки никто не осмелился. Да, в общем, и не захотел – сама мысль о том, что греческая аристократка свяжется с каким-то чужаком-албанцем, пускай вроде бы порядочным, добрым и сметливым парнем, была запредельной. А мать, юная неопытная девушка, не побоялась. Ушла к моему отцу, больше того, уговорила его бежать на край света – по их понятиям, в северную Европу. Она хорошо знала, на что способна бабка в гневе, и не без причины опасалась, что та может и подослать кого-нибудь разделаться с неугодным мужем внучки. В общем, все препоны оказались тщетны. Любовь моих предков смела все преграды, они поженились и жили в изгнании до самой смерти грозной бабули, которая, представьте себе, протянула почти до ста лет – должно быть, на одной злобе и гордыне. И пока она не умерла, никто из семьи так и не смел поддерживать общение с матерью. Хотя вроде бы к тому моменту отец уже доказал, что он не какой-то прохвост, собственным трудом заработал капитал – все для того, чтобы любимая жена не нуждалась и не так сильно страдала от разлуки с близкими. Только когда бабка умерла, мои мать с отцом вернулись в Грецию и воссоединились с семьей. И все же, несмотря на то как непросто им пришлось, они ни разу не пожалели о том, что пошли наперекор родне. Клянусь вам, вот уже пятьдесят лет они продолжают каждый день ворковать как влюбленные, которые только что встретились.

– Наверное, в такой счастливой семье у тебя не меньше десятка братьев и сестер? – спросила Кристин, выныривая из-под обнимающей ее крупной руки Педро.

– О нет, – покачал головой Ник. – Как оказалось, тут их поджидало новое препятствие, которого они никак не ожидали. Дети у мамы и папы очень долго не получались. Мать молилась день и ночь, прося у Бога ребенка, ездила по каким-то святыням, прикасалась к мощам. Но все было тщетно. Я родился, когда родители уже потеряли всякую надежду. Им обоим было под сорок – и вдруг чудо.

– Так ты, значит, поздний долгожданный ребенок, – подхватил ирландец Стив с облупившимся от солнца красным носом. – Представляю, как тебя баловали.

– О, друг мой, не представляешь, – засмеялся Ник. – Я ни в чем не знал отказа. Родители на меня надышаться не могли. Отец к этому времени уже сколотил неплохое состояние, и у меня было все, что только можно себе представить.

– Неужели и пони? – поддела Кристин.

– Вот разве что пони у меня не было. И то, уверен, если бы мне очень захотелось, отец купил бы и его.

Ольга, потягивая вино, наблюдала за Ником. Они были знакомы всего-то несколько дней. Но даже не расскажи он сейчас истории своего появления на свет, она бы не сомневалась, что этот человек вырос в дружной любящей семье. Была в нем, несмотря на легкомыслие и мальчишество, какая-то железобетонная уверенность в себе, чувствовавшаяся даже на расстоянии. Такая гармония с миром и с самим собой, убежденность в собственных силах и в том, что в случае чего у тебя обязательно найдется поддержка, бывает лишь у тех, кто с детства купался в безусловной любви.

Уже совсем стемнело. Над морем показалась луна, расстелила по черной уснувшей глади золотую ковровую дорожку. Хозяин принес и расставил по столу свечи, укрепленные в горлышках пузатых пустых бутылок. И в этом теплом неверном освещении черты Ника казались еще прекраснее. Будто языческий бог, насмешник и шалопай, морочащий людей ради забавы и пускающийся в опасные приключения, он рассказывал еще что-то, плавно жестикулировал. А иногда оглядывался на нее, и в быстром взгляде казавшихся сейчас темными, как ночное море, глаз, в зрачках, где плясали, отражаясь, рыжие язычки пламени, Ольга видела нежность и неподдельный интерес. Все, что так приятно бывает женщинам прочесть в глазах увлеченного ими мужчины. Ей же становилось неспокойно от этого взгляда, и она отворачивалась, делая вид, что не замечает внимания Ника.