Неугомонный Носир - [11]

Отец хотел смазать ухо Полвона какой-то мазью, но пёс не давался. Взгляд его всё ещё был беспокойным, шерсть стояла дыбом.

Теперь народ собрался возле нашей палатки.

— Касым, — обратился к отцу Аликул-чабан, — у тебя есть свежее мясо?

— Нет, свежего нет. Только солонина. А зачем?

Тогда старик обратился к Шерали:

— Беги, сынок, возьми там у нас большой кусок свежей баранины.

Шерали опрометью помчался к своей юрте. Мы были удивлены: зачем старику понадобилось мясо?

— Волчья кровь ядовита, — говорил Аликул-ата. — У Полвона могут зубы от неё испортиться и выпасть. А если пёс съест сейчас свежего мяса, то его зубам никакого вреда не будет. Полвона надо ценить и беречь. Видимо, Полвон приучен бороться с волками и барсами.

— Верно говорите, Аликул-ата, — поддержал старого чабана Собир-амак. — Я даже и не предполагал, что наш Полвон может схватиться с таким волком!

— Ваш Полвон ещё молод, не вошёл в полную силу. Поэтому-то, — наставлял старик моего отца, — и нужно всегда быть настороже, беречь пса, чтобы и впредь не робел…

Тут вернулся Шерали. Пёс жадно набросился на мясо, съел его и снова забеспокоился. Отец мой удерживал Полвона, гладил его, старался успокоить.

— Да ты и сам берегись, — добавил старый чабан, уходя. — Как бы этот доморощенный не опозорил тебя однажды, Касым.

Отец нахмурился. И мне стало не по себе. Лишь Собир-амак и Носиршатрама ничего не поняли.

ВЕЧНАЯ ДРУЖБА

Полдень. Воздух так накалился, что нам пришлось завести овец в загоны. Ведь загоны были совсем рядом с этим богатым травой пастбищем.

Мы разместили овец, и Носиршатрама спустился к реке за водой, а я принялся колоть дрова, готовясь кипятить чай.

Собир-амак вытащил из хурджина свой походный радиоприёмник и повесил на столбе палатки.

— Ну-ка, Собир-бой, — обратился к нему отец, смазывая рану Полвону, — покрути-ка ухо своего хафиза[10]. Сейчас ему как раз время петь.

Собир-амак, большой радиолюбитель, не заставил ждать.

Пел какой-то молодой певец. Отец внимательно слушал.

— Спасибо твоему учителю, дорогой мой, — произнёс отец, когда певец кончил.

— Понравилось?

Это сказал Шерали, незаметно подошедший к нашей палатке.

— Касым-амак, — обратился он к отцу, — пожалуйте сейчас все в нашу юрту. Мама приготовила угощение. Идёмте.

— Уж не кулчатой[11] ли?

— Нет, не кулчатой, — сощурив глаза, улыбнулся Шерали. — Но то, что вы особенно любите!

— Спасибо, сынок. Сейчас придём! — сказал отец.

И как только Носиршатрама вернулся с реки, мы все двинулись к стоянке Аликула-чабана.

Свою куполообразную войлочную юрту хозяева называли «чёрный дом». У этого «дома» была даже небольшая дверца. Здесь мы и столкнулись с какой-то пожилой женщиной.

— Здравствуйте, Ойнос-биби, — почтительно обратился к ней мой отец. — Как вы тут поживаете? Ваши вкусные блюда превратили нас всех в лакомок.

— Вот и хорошо, светик мой! — ласково проговорила женщина. — Ешьте на здоровье, коли нравится.

Эта женщина с открытым лицом и седыми волосами, которые почти сливались с её белоснежным платком, была матерью Шерали.

Ойнос-биби, казалось, никогда не знала печали. Она говорила весело и спокойно. Хозяйка пригласила нас в юрту, а сама вышла по своим делам.

Посреди юрты на красивом коврике была расстелена нарядная шерстяная скатерть с каймой. Вокруг неё лежали мягкие лохматые шкурки. Аликул-чабан сидел в юрте и наигрывал на домбре. Увидев нас, старик поспешно поднялся и усадил моего отца на почётное место. Отец стал было отказываться, но Аликул-чабан всё же уговорил его.

— Гость дороже отца родного, говорим мы, узбеки, — улыбнулся старик.

— Да какие мы гости! Каждый день видимся! — возразил отец.

— Ты должен понять, для кого это я говорю. Вот они — гости, — указал старый чабан на меня и Носиршатраму. — Мой Шерали хочет покрепче сдружиться с ними, и вот по нашим узбекским обычаям пригласил ребят в гости…

Отец взглянул на нас так, словно хотел сказать: «Понимаете, как надо серьёзно относиться к дружбе? Вы должны быть верными товарищами. Вас принимают в доме как самых дорогих гостей».

А нам с Носиршатрамой Шерали и без всякого угощения сразу понравился, и, конечно, нам хотелось подружиться с ним надолго.

Ойнос-биби и Шерали внесли в юрту две дымящиеся миски.

— Вот и бешбармак готов! — воскликнул Аликул-чабан. — Отведаете — пальчики оближете!

— А теперь, — сказал Собир-амак, — пусть ребята пожмут друг доугу руки.

— Настоящие друзья ближе, чем родные братья, — сказал мой отец. — Обнимитесь, ребята!

— Правильно говоришь ты, Касым, — произнёс старый чабан. — Обнимитесь, да покрепче! Пусть и дружба ваша будет такой же крепкой!

Мы поочередно обнялись с Шерали.

— Ну, а теперь угощайтесь, — пригласила всех Ойнос-биби. — А то уж остывает.

Правду сказал Аликул-чабан: бешбармак оказался необыкновенно вкусным. И чем больше я ел, тем вкуснее он казался. Надо будет в свободную минуту прийти к Ойнос-биби и хорошенько расспросить её: пусть и мама приготовит такой бешбармак.

Я так был занят вкусной едой, что не замечал ничего вокруг, а любопытный Носиршатрама уже успел оглядеть всю юрту. Он тихонько толкнул меня локтем и кивком головы указал на стену юрты. Я поднял голову.