Неуемный волокита - [20]

— Дон Себастьян еще очень молод для женитьбы, — такая отговорка была дана французским послам.

— Слишком, слишком молод! — радостно воскликнула Марго, услышав эту весть.

И отправилась с ней в свои тайные покои, где принимала любовника, выставляя у двери надежных служанок.

Марго с Генрихом посмеялись и предались любовным утехам. Гиз, весьма честолюбивый молодой человек, считал, что род Лотарингских герцогов ничем не уступает роду Валуа, поэтому брак между ним и принцессой Маргаритой вполне возможен.

— Мы поженимся, — сказал он ей. — И представь, дорогая моя, с каким наслаждением станем предаваться любви, когда в служанках у двери отпадет необходимость.

— Неужели с большим, чем сейчас? — спросила Марго.

Гиз заверил ее, что вершины страсти они еще не достигли. Пусть запасется терпением. Его семья поддержит их намерение пожениться.

— Ах, — вздохнула она, — если бы и моя поддержала!

— В поддержке короля я уверен. Надо будет только добиться согласия твоей матери.

— Когда ты со мной, мне все кажется достижимым, — сказала Марго и преисполнилась уверенности, что скоро выйдет замуж за Генриха де Гиза.

Анжу уединился с матерью и старшим братом. Цинично улыбаясь, он поигрывал изумрудами и рубинами в правом ухе. Екатерина любовно смотрела на него; он был единственным человеком на свете, при виде которого смягчалось выражение ее лица, она души не чаяла в этом сыне, более смуглом, чем она, с явно итальянскими глазами. Он был среднего роста, хорошо сложенным, правда, очень худощавым; драгоценные камни сверкали на его пальцах, на шее, в ушах. Запах духов от одежды заполнял комнату. Подбородок и нижняя губа его были копией материнских, поэтому сходство сына и матери бросалось в глаза.

На уме у Анжу было одно желание — уничтожить надменного Генриха де Гиза, более рослого, красивого, величественного, чем любой из принцев Валуа; к тому же он, по мнению герцога Анжуйского, позволял себе слишком много, соблазнив его сестру, и затем посмел пытаться жениться на ней.

Он хотел удалить Гиза от двора; и поскольку мать неизменно удовлетворяла его просьбы, мог надеяться в этом на ее помощь. Препятствием являлся Карл. Поразительно, что такой властью мог обладать почти слабоумный; временами, вспоминая, что он король, Карл IX становился до того упрямым, что даже матери приходилось искать способы умиротворить его. Обычно она прибегала к запугиванию.

— Мне доставили это письмо, — сказал Анжу, протягивая матери свиток.

Та взяла его, прочла и скривилась.

— Оно почти не оставляет сомнения, дорогой мой, в связи Гиза и твоей сестры.

— У меня это вызывает отвращение, — вяло произнес Анжу.

— В любви ничего отвратительного нет, — заговорил Карл. — Гиз и наша сестра любят друг друга. Как же еще им вести себя?

Анжу добродушно улыбнулся брату.

— Ваше величество в доброте своего сердца не может отличить любовника от негодяя.

— Негодяя? Ты это о Гизе?

— О ком же еще? Вашему величеству невдомек, что он и его честолюбивое семейство хотят править Францией вместо нас.

— Это невероятно.

— И тем не менее правда. — Анжу повернулся к матери. — Гизы хотят женить своего красавчика на Маргарите. Это их первый ход. Потом намерены арестовать короля. Думают, что Бастилия вполне подойдет для этой цели.

Карл слегка побледнел. Взглянул на мать. Екатерина неторопливо кивнула.

— Да, сын мой, — спокойно сказала она. — А когда они захватят власть, то с нами не будут особенно церемониться. И, естественно, первой их жертвой падет король.

— Несколько дней назад я видел допрос одного арестанта, — сказал Анжу. — Зрелище не из приятных. Он уже никогда не сможет ходить. У меня до сих пор стоит в ушах отвратительный хруст костей.

— Ты говоришь об «испанском сапоге», — заметила Екатерина. — Но, сын мой, это пустяк по сравнению с другими пытками в Бастилии.

Мысль о физической боли могла привести Карла в неистовство, он страшился ее, но страданиями других бывал зачарован. На короля, много дней пребывавшего в благодушном настроении, вдруг находило какое-то бешенство. Он хватал плеть и принимался избивать всех, кто попадал ему под руку — слуг или животных. В его покоях была устроена кузница, чтобы, колотя по металлу, он мог утолить свою ярость, свое наслаждение чужими страданиями. Зрелище любого насилия возбуждало его, и при намеке, что жестокости может подвергнуться он сам, Карл IX становился опасен.

— Я король! — выкрикнул он. — И не позволю так обращаться с собой этим подлым псам Гизам.

Анжу украдкой улыбнулся; с помощью матери он достиг своей цели.

— Ваше величество говорит справедливо. Совратитель нашей сестры — поистине подлый пес.

— Он поплатится кровью! — выкрикнул Карл. Потом сплюнул, и в уголке его рта появилась пена.

Екатерина, более осторожная, чем Анжу, подумала об осложнениях, которые неизбежно возникнут, если Генрих де Гиз — надежда своего рода — будет убит по приказу короля. Может подняться мятеж. Парижане восстанут против Валуа, чтобы отомстить за своего кумира.

— Успокойся, сын мой, — сказала она. — Не забывай, кто он.

— Этот человек хочет уничтожить нас! — выкрикнул король.

— И мы должны уничтожить его, но тайком. Успокойся, мой дорогой Карл. Ни у кого не должно сложиться впечатления, что король причастен к беспричинному убийству Гиза.