Неудавшееся двойное самоубийство у водопадов Акамэ - [8]

Шрифт
Интервал

— Да уж…

— Так-то оно так, а жизнь человеческая — суета сплошная, да? Говорят же, что не так жить надо — про других думать, каждому сказать, мол, пожалста, после вас, а все так и лезут, глаза кровью налили, вон возьми хоть вагон тут у нас на станции. Я к чему веду-то, понимаешь? Кто отказываться не умеет, тот и жить ни черта не умеет, вот к чему. А ты взял и отказался. А я блядью стала, так это ж то же самое — от своего, значит, тела отказалась.

Я подумал, что для неё прожитая молодость — «ненавистное прошлое». Во всяком случае, именно в таком контексте она и преподнесла мне свой рассказ. В одной книге я видел рядом с иероглифами «проституция» написанное азбукой чтение: «ад». И «красные хай-хилы», словно истекая кровью, повествовали об этом аде её давно ушедшей молодости.

Слова вдруг смерчем забурлили в груди. Разочарование, горечь, ненависть — слова, которые, наверное, описывали всё то, что ей пришлось пережить… Но я понимал и то, что покаяние сладко, как сладка сама смерть. Это её признание… Как мне следует понимать его? Почему она выбрала именно меня? Ведь я не святой и не дьявол, я никчёмная мразь. Упоение, с которым она, наверняка, сделала мне своё признание, будто теми холодными пальцами сжало мёртвой хваткой моё сердце.

— Эх ты… Точно дитя малое. Сколько лет мужик прожил, а всё чистенький, невинненький… Как же мужику без грязи, а? Хотя, тебе такое разве объяснишь…

В её голосе звучало презрение. Но почему же тогда она призналась в своей «блядской» молодости именно мне?

— Девушка та, Ая… Красавица, а?

— Красавица.

— Ишь, лыбится-то как!

— …

— Коряга она, к твоему сведению.

«А…» — снова вздрогнул я. Мои отец с матерью тоже за глаза звали живущих на окраине деревни корейцев именно так. От них слово переняли и многие из моего поколения, причём часто произносили его с таким же презрением. Не был исключением и я сам. И вздрогнул я отчасти и поэтому. Но по тону хозяйки я понял, что, говоря мне это, она преследовала ещё одну цель. Она не могла вынести восхищения, с которым я глядел на девушку. И должна была сказать то, что сказала, иначе слова застряли бы у неё в горле и задушили бы её… В девушке было что-то завораживающее, что наверняка притягивало к ней взоры всегда и всюду. Но что?

3

День за днём я проводил в комнате, нарезая на куски говяжью и свиную требуху, разделывая куриные тушки, насаживая куски на шампуры. Первое время я с непривычки надавливал слишком сильно и то и дело колол шампуром пальцы. Вся эта требуха была мёртвой плотью некогда живых существ, и жир, склизкой плёнкой липший к моим рукам, вечно напоминал мне об их кровавой кончине. Иногда я напевал под нос песню, которой ещё в детстве меня научил священник, приходивший в наш дом помолиться за души предков в годовщину их смерти: «А в саду том, а в саду финики созрели…»[14]

Парень по имени Сай приходил в десять утра и в пять вечера с полиэтиленовым мешком и уносил всё, что я успевал наготовить к его приходу. Он молча смотрел на меня исполненными гневом глазами, не произнося ни слова. Я подумал было изловчиться и как-то разговорить его, но потом решил, что у него есть свои причины молчать, и что соваться не в своё дело не следует.

Работа моя кончалась в девять или десять вечера. Как и в тот день, когда я впервые пришёл сюда, вечером на втором этаже воцарялась тишина. Но в другое время дом оживал. Со временем я заметил, что в комнату напротив то и дело приходит какой-то мужчина, а в соседнюю со мной комнату поздно вечером приходит ночевать пожилая пара. По доносившимся из-за стенки голосам я понял, что иногда они приходили под хмельком, и ещё отчётливо слышал звуки, не оставлявшие сомнения в том, что они любились. Мужчину я пока что не видел ни разу, но с женщиной однажды встретился — я шёл утром по коридору, когда она вышла из общей уборной. Она оказалась болезненно грузной особой с давно увядшей красотой. Возрастом она была, пожалуй, несколько моложе хозяйки «Игая». Днём же соседняя комната всегда пустовала.

Однажды в середине дня в комнату напротив по очереди пришло несколько человек. Один, громко топая ногами, поднялся по лестнице и бесцеремонно проорал: «Сэнсэй! Ты дома или как?» и заколотил в дверь. Судя по решительной походке и громоподобному голосу, обычным бродягой он быть никак не мог.

Однажды ввечеру, выйдя в коридор, я чуть не столкнулся с одним из них. К моему немалому удивлению, он оказался тем самым человеком с мрачным взглядом и мертвенно-бледным лицом, который сунул мне в карман десятитысячную купюру в тот день, когда я только приехал в этот город. Однако он лишь мельком взглянул на меня и ушёл в комнату. Мне показалось, что он меня не узнал. Сам не свой от беспокойства, я сходил за чем-то в лавку по соседству, вернулся и, заходя в свою комнату, услышал из комнаты напротив стон:

— Уу…

Стонал мужчина, причём голосом совершенно жутким. Я прислушался.

— Уу… — снова послышался мучительный стон. Затем кто-то рявкнул:

— А ну тихо!

И всё равно стон раздался снова:

— Ууу…

Казалось, будто боль усилилась. Будто человек что есть сил пытается терпеть, но стон всё равно прорывается сквозь крепко сжатые зубы. Разборка между своими? Пытка? Разделывая требуху, я настороженно прислушивался к доносившимся из комнаты напротив звукам, ожидая развития событий. Но ничего нового не услышал. Немного приоткрыв дверь, я смог услышать лишь такие же отрывистые стоны. Солнце зашло. Скрипнув, открылась дверь.


Рекомендуем почитать
Глупости зрелого возраста

Введите сюда краткую аннотацию.


Мне бы в небо

Райан, герой романа американского писателя Уолтера Керна «Мне бы в небо» по долгу службы все свое время проводит в самолетах. Его работа заключается в том, чтобы увольнять служащих корпораций, чье начальство не желает брать на себя эту неприятную задачу. Ему нравится жить между небом и землей, не имея ни привязанностей, ни обязательств, ни личной жизни. При этом Райан и сам намерен сменить работу, как только наберет миллион бонусных миль в авиакомпании, которой он пользуется. Но за несколько дней, предшествующих торжественному моменту, жизнь его внезапно меняется…В 2009 году роман экранизирован Джейсоном Рейтманом («Здесь курят», «Джуно»), в главной роли — Джордж Клуни.


Двадцать четыре месяца

Елена Чарник – поэт, эссеист. Родилась в Полтаве, окончила Харьковский государственный университет по специальности “русская филология”.Живет в Петербурге. Печаталась в журналах “Новый мир”, “Урал”.


Поправка Эйнштейна, или Рассуждения и разные случаи из жизни бывшего ребенка Андрея Куницына (с приложением некоторых документов)

«Меня не покидает странное предчувствие. Кончиками нервов, кожей и еще чем-то неведомым я ощущаю приближение новой жизни. И даже не новой, а просто жизни — потому что все, что случилось до мгновений, когда я пишу эти строки, было иллюзией, миражом, этюдом, написанным невидимыми красками. А жизнь настоящая, во плоти и в достоинстве, вот-вот начнется......Это предчувствие поселилось во мне давно, и в ожидании новой жизни я спешил запечатлеть, как умею, все, что было. А может быть, и не было».Роман Кофман«Роман Кофман — действительно один из лучших в мире дирижеров-интерпретаторов»«Телеграф», ВеликобританияВ этой книге представлены две повести Романа Кофмана — поэта, писателя, дирижера, скрипача, композитора, режиссера и педагога.


Я люблю тебя, прощай

Счастье – вещь ненадежная, преходящая. Жители шотландского городка и не стремятся к нему. Да и недосуг им замечать отсутствие счастья. Дел по горло. Уютно светятся в вечернем сумраке окна, вьется дымок из труб. Но загляните в эти окна, и увидите, что здешняя жизнь совсем не так благостна, как кажется со стороны. Своя доля печалей осеняет каждую старинную улочку и каждый дом. И каждого жителя. И в одном из этих домов, в кабинете абрикосового цвета, сидит Аня, консультант по вопросам семьи и брака. Будто священник, поджидающий прихожан в темноте исповедальни… И однажды приходят к ней Роза и Гарри, не способные жить друг без друга и опостылевшие друг дружке до смерти.


Хроники неотложного

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дневник безумного старика

«Дневник безумного старика» выдающегося японского писателя XX в. Танидзаки Дзюнъитиро является одним из наиболее известных произведений не только этого автора, но и всей послевоенной японской литературы. Повесть переведена на многие языки.Перевод на русский язык осуществлён впервые.Роман классика современной японской литературы Дзюнъитиро Танидзаки (1889–1965) «Дневник безумного старика» заслуженно считается шедевром позднего периода творчества этого замечательного писателя. Написанный всего за три года до смерти автора и наделавший много шума роман поражает своей жизненной силой, откровенным эротизмом и бесстрашием в описании самых тонких, самых интимных человеческих отношений.


До заката

Ёсиюки Дзюнноскэ (1924–1994) — известный писатель так называемой «третьей волны» в японской литературе, получивший в 1955 г. премию Акутагава за первый же свой роман. Повесть «До заката» (1978), одна из поздних книг писателя, как и другие его работы, описывает частную жизнь, отрешённую от чего-либо социального, эротизм и чувственность, отрешённые от чувства. Сюжет строится вокруг истории отношений женатого сорокалетнего мужчины Саса и молодой девушки Сугико, которая вступает в мир взрослого эротизма, однако настаивает при этом на сохранении своей девственности.В откровенно выписанных сценах близости, необычных, почти неестественных разговорах этих двух странных любовников чувствуется мастерство писателя, ищущего иные, новые формы диалогизма и разрабатывающего адекватные им стилевые ходы.


Дорога-Мандала

Лауреат престижных литературных премий японская писательница Масако Бандо (1958–2014) прославилась произведениями в жанре мистики и ужасов, сумев сохранить колорит популярного в средневековой Японии жанра «кайдан» («рассказы о сверхъестественном»). Но её знаменитый роман «Дорога-Мандала» не умещается в традиционные рамки современного «кайдана», хотя мистические элементы и играют в нём ключевую роль. Это откровенная и временами не по-женски жёсткая книга-размышление о тупике, в который зашла современная Япония.


Лоулань

Содержание:ЛОУЛАНЬ — новеллаПОТОП — новеллаЧУЖЕЗЕМЕЦ — новеллаО ПАГУБАХ, ЧИНИМЫХ ВОЛКАМИ — новеллаВ СТРАНЕ РАКШАСИ — новеллаИСТОРИЯ ЦАРСТВА СИМХАЛА — новеллаЕВНУХ ЧЖУНХАН ЮЭ — новеллаУЛЫБКА БАО-СЫ — новеллаВпервые читатель держит в руках переведенную с японского языка книгу исторических повестей и рассказов, в которых ни разу не упоминается Япония. Более того, среди героев этих произведений нет ни одного японца. И, тем не менее, это очень японская книга. Ее автор — романист, драматург, эссеист, поэт, классик японской литературы XX в.