Неучтенный фактор - [28]

С этого момента жизнь Даниила потекла по другим правилам. Время непонятным образом растянулось, и если бы ему сообщили, что он прожил на этой планете 37 лет, он бы удивился и сказал, что с момента, когда Норма ушла из его номера, и до той секунды, когда он резко сел на кровати и взглянул на дверь, прошло не менее ста лет. На самом деле прошло всего минуты две. Даниил встал, зачем-то выглянул в пустой коридор, закрыл, открыл и снова закрыл дверь, постоял, держась за дверную ручку так, как держалась она. Он был готов раствориться в каждом миллиметре сияющего пространства этого гостиничного номера, еще хранящего ее тепло. Но он просто стоял и растерянно улыбался. Затем отправился в ванную и начал умываться.

Да, собственно, зачем она приходила? Ах, важное задание. Что же натворил этот несчастный? Опять алмазы! Похоже, от них одни беды. Кто-то их ворует, и серьезные бумаги, подтверждающие преступный факт, попали к «объекту» от чересчур ретивого служаки из органов, не имеющего выхода на больших московских чинов. А «объект» имеет прямую связь, и может начать сливать информацию. То есть это, конечно, хорошо – бороться с воровством. Но вся мерзость сложившейся ситуации заключается в том, что воруют-то с разрешения самых высших инстанций. И кто узнал об этом, тот уже подписал себе смертный приговор. Все просто. Ох, и подставил же «объекта» спецслужбист! А может, все подстроено в Москве – не на самых верхах, естественно – чтобы убрать этого популярного руководителя? Кто их знает, этих партийных деятелей, в какие игры они играют? Там сплошные интриги, а его, Вербицкого, дело – работать быстро и чисто. Но чисто, наверное, не получится… Кстати, с тем его коллегой из конкурирующих спецслужб, добытчиком информации в дальнем горно-обогатительном комбинате, не церемонились – почти на людях застрелили из его же табельного оружия, впоследствии до смешного просто выдав за самоубийство. А что делать, времени было в обрез. Но вот незадача – оказалось, что бумаги уже «уплыли» в Туймаду. Конечно, их у «объекта» почти сразу изъяли, подсунув качественные подделки. Но он успел увидеть оригиналы. Из-за чего и должен сейчас погибнуть. Да и с фальшивками играть опасно – в любую минуту они могут попасть в Москву, а там такая мясорубка начнется! Особенно, если «объект» сольет бумаги не тем людям.

Даниил, бреясь, легко прочитал всю эту информацию из своих источников, не принадлежащих к этому миру. Информация никак не была защищена. Вдруг он замер, пораженный простой, как пять копеек, догадкой. Почему они не сочли нужным хотя бы попытаться защитить ее?

Норма, Норма, понимаешь ли ты, что делаешь? Это же не очередного престарелого «бессмертного» из проигравшего партклана «успокаивать»!

Даниил поспешно добрился, заказал в номер кофе и в ожидании горничной включил телевизор. Иногда он нуждался в информации из этого мира. Мозг его лихорадочно работал.

* * *

Норма почти ничего не помнила из своего раннего детства. А может, и не хотела помнить. Ее душа сохранила только смутное воспоминание о том, что она как будто спала, глухо закрывшись от окружающей действительности, казавшейся ей в те дни до невозможности тошнотворной, и проснулась только в тот момент, когда в их школу привели худенького некрасивого мальчика по имени Даниил. Тайну эту она объяснить не смогла. Зато впоследствии именно поэтому Норма относилась ко всем без исключения детям очень осторожно и уважительно, памятуя, какая глубина и какая сила кроется в их самых, казалось бы, мимолетных чувствах и мелких, пустяковых желаниях. В отличие от большинства взрослых, она сохранила хорошую память об этом. Но повторить не получалось. Что ее слегка удивляло.

Разумеется, она не принадлежала к числу женщин, стремящихся завоевать внимание мужчин. Поэтому и не особенно нравилась им. Скорее, они ее боялись. Можно с уверенностью заявить, что ей самой было неприятно наблюдать, какие чувства внушала окружающим ее личность. Пожалуй, единственными людьми, которых Норма не пугала до дрожи в коленках своим присутствием, были доктор Вербицкий и… Настя, пятилетняя внучка генерала Сергеева. И если Даниил, по ощущениям Нормы, все-таки частенько побаивался ее, пусть и не так сильно, как остальные, то Настенька Семененко просто души не чаяла в «тете Норме». Она полюбила ее так, как любят только добрые дети – целиком и полностью, без всяких условий, просто и ясно, повинуясь единственно голосу сердца. При каждом удобном случае она просилась к ней домой, на что приходилось соглашаться – родителям скрепя сердце, а Норме, с ее неизменной вежливостью, несколько равнодушно. Никому эта внезапная симпатия не была понятна, и объекту тоже. Впрочем, ко всеобщему удивлению, со временем товарищ Норвилене стала все охотнее проводить свои выходные с ребенком. Постепенно семья Насти к этому привыкла, хотя слегка недоумевала по этому поводу и, конечно, ревновала.

Либо в субботу, либо в воскресенье, каждую неделю или через три-четыре – уж как повезет – няня привозила девочку к Норме, где она целеустремленно топала к кабинету, деловито карабкалась на высокий стул и садилась рисовать. Наверное, она была необычной девочкой, так как любила изображать не принцесс и не котят, а преимущественно военную технику. Она научилась разбираться с помощью дедушки в разных видах советских и немецких танков, самолетов, подводных лодок, зенитных орудий, и еще Бог весть чего, знала их все по названиям лучше любого мальчишки, и без конца выводила в своем толстом роскошном альбоме для рисования. Норме это не очень нравилось, но она ничего ей не говорила. Они вообще мало разговаривали. Норма обычно читала или разбирала свои бесконечные кипы бумаг. К обеду они вместе варили кашку и садились за стол. Вернее, варила Норма, а девочка вертелась рядом и с замечательной самоуверенностью подавала ценные советы. Конечно, кулинаром Норма была никудышным, но Настенька ела все, что ей предлагали, хотя дома отличалась исключительной разборчивостью и некоторой капризностью. Домработницу на выходные Норма всегда отпускала, и если бы не ребенок, напрочь забывала бы о необходимости поесть. Так уж она была устроена.