Неучтенный фактор - [22]

«Начало есть», – подумал Даниил и быстро перебил, избавляя себя и собеседницу от нудных объяснений, которые они оба ненавидели:

– То есть ты недостаточно сильно чувствуешь?

– Да, что-то вроде того. – кивнула Норма. – Признаться, я мало что вообще чувствую.

Даниил задумался, кто еще на всей земле мог бы говорить о себе подобные вещи. Затем улыбнулся:

– Неправда. Помню, как ты однажды расплакалась, стоя в углу.

Выражение лица Нормы не изменилось, но Даниил почувствовал, что это воспоминание как будто является приятным для нее. Потом она глубоко вздохнула.

– Знаешь, Даниил, это был единственный случай за всю мою жизнь. Я не шучу. Не то чтобы я сдерживалась, просто не умела. Да и не хотела, кроме одного раза. Что именно я тогда чувствовала, не знаю. Но я плакала, и это ощущение можно назвать приятным. Я бы хотела научиться…

Даниил озадаченно помолчал. Наконец спросил:

– Зачем, Норма?

– Это мешает карьере. Как редкая болезнь. Знаешь, что у меня в анкете написано? «Отсутствие моральных устоев и принципов. Полная бесчувственность. Излечимо в определенной степени, при длительной терапии». Проблема в том, что я не хочу всю жизнь руководить этим отделом. Это вы не можете никуда оттуда уйти. У меня же есть варианты. Но на той работе надо уметь хоть что-то чувствовать. И уметь располагать к себе.

– Но я не доктор, – возразил было Даниил, и сам поразился некоторой нелепости произнесенного им, и вообще, всей ситуации. Чтобы исправиться, галантно предположил. – Наверное, это единственное, что ты не умеешь делать…

Вышло еще более неловко. Норма посмотрела на него знакомым уничтожающим взглядом.

– Я здесь не для того, чтобы выслушивать ваши предположения относительно моих способностей и возможностей, доктор Вербицкий. Мне нужны инструкции и правила. По технике плача и изображению искренней улыбки.

«Да она просто сумасшедшая», – мелькнуло в распаленном алкоголем мозгу Даниила. Вслух он неприязненно произнес:

– Во-первых, сегодня мы на ты, не забывай. Сама сказала. Во-вторых, никаких секретных инструкций не существует, и ты это прекрасно знаешь.

Затем встал и со словами: «Погоди, сейчас еще принесу», – направился к бару.

В течение ночи он произносил эту фразу несколько раз, поэтому в дальнейшем она упоминаться не будет. Больше всего на свете Вербицкий желал, чтобы вся эта нелепая вечеринка провалилась куда-нибудь поглубже.

– Научиться плакать на самом деле очень трудно, – продолжила Норма, когда он вернулся. – Научиться улыбаться или даже смеяться куда легче. Теперь я могу сделать это в любой момент, даже сейчас.

– Нет, пожалуй, не сейчас, – торопливо отказался Даниил, представив ее отталкивающую холодную улыбку и деревянный смех. Смех он слышал всего раз, кажется (и слава богу). Когда один из коллег-подчиненных решился спросить, разрешат ли ему применить по отношению к «объекту» обычное оружие. Коллега хотел инициировать хулиганское нападение. Норма подумала, что он шутит. «Когда вы перейдете в другой отдел, возможно», – любезно заметила она с непроницаемым лицом. Все рассмеялись, и она тоже. Это была остроумная шутка, означающая: «Может быть, на том свете. Или в другой, более удачной, жизни». Из их отдела в другие отделы не уходили. Разве что на тот свет.

– У меня есть подруга. – сказала Норма. – Она актриса. Она утверждает, что у меня редкий случай глубокого эмоционального дебилизма. Мы даже резали лук, ну как актеры делают, чтобы в кино изобразить плач. Конечно, соленая жидкость из глаз потекла. Но никаких ощущений не было. А она такая эмоциональная…

– Извини, а вы с подругой… очень близки? – еще раз осмелился перебить ее Даниил. Задавая этот вопрос, он хотел узнать, какие струны ее загадочной души затрагивает эта дружба, какие чувства она у нее вызывает, привязана ли она хоть к кому-то на этой земле. Конечно, он никак не ожидал услышать то, что услышал.

– Как сказать. Мы, как пишут в западных журналах, делаем хороший секс. Больше ничего. Разумеется, она ничего не знает о моей работе, просто догадывается, что я где-то занимаю какой-то пост.

Норма держалась абсолютно спокойно. Даниил выглядел ошеломленным. «Этот человек никогда раньше об этом не слышал», – констатировала Норма. «Она извращенка, и это ужасно», – растерянно подумал Даниил. После неловкой паузы он неуверенно продолжил:

– А… вот допустим, когда ты ее представляешь с… мужчиной или… хм… с другой женщиной… неважно… у тебя бывает чувство ревности? Или когда долго не встречаетесь – скучаешь ли по ней, хочешь ли ее видеть?

– Нет. Зачем? У нее своя жизнь, у меня своя. Я помогаю ей, если она просит, ну со спектаклем, загранкомандировкой или чем там еще… Если ее долго нет, и мой организм хочет секса, я нахожу себе… кого-нибудь другого. Иногда она приезжает вдруг среди ночи, ругается с охраной, врывается ко мне в квартиру и кричит, что хочет меня… мм… видеть. – с некоторой заминкой, но вполне пристойно закончила она сложную фразу. – А когда застает меня с мужчиной, непременно бьет посуду… Много посуды…

Даниил улыбнулся, изо всех сил кусая губы, но все-таки не смог удержаться от накатившего хохота. Вид, с которым Норма произнесла последние слова, позволил ему живо представить всю сцену, особенно момент, когда она негромко осведомляется у бушующей стихии: «Зачем ты бьешь посуду?». С самым невозмутимым видом, самым спокойным тоном. Она не сердилась, не пугалась, – она просто хотела знать, почему люди иногда ведут себя так…