Неучтённый фактор - [4]

Я слабо помахала. Зря, наверное. Кот попятился задом влево, выдал в песенном режиме: „Жили-были дед и баба…“ и, так же поступательно, как и появился, только в обратном порядке, исчез. Последним испарился дуб, сбросив к моим ногам старый жёлудь и двух окосевших белок, героически ринувшихся спасать остатки запасов на зиму. Белки вцепились зубами в жёлудь с обеих сторон, да так и остались валяться на траве в оригинальной позе: нос к носу, лапки прижаты к сердцу, хвосты в разные стороны.

Я посмотрела назад. Конопля на месте, бункер — тоже.

— Повезло тебе, — сообщил голосок Румянцевой. — От его приветственных речей как-то раз тут Иван-дурак заснул. А проснулся в Камлоте. Опять, наверное, что-то с векторами случилось. До сих пор там обретается, прижился — тут голосок хихикнул, — По-ихнему только „My name is Stupid John“[5]и выучил. Ничего, за философа его там держат: говорят, вот это и есть истинное отречение от мирской стороны жизни и попрание гордыни — и стильно, и самокритично.

Я ОЧЕНЬ медленно обернулась.

Мама моя! Никогда!!! Никогда больше не подойду к конопле даже на метр, а хоть бы и на пять. Пусть бабка в следующий раз сама её из огорода экзорцирует. Ну реально, едет же крыша: после дуба в малиннике осталась изрядная дыра и сквозь неё была видна развилка из трёх дорог, а на развилке — да-да — стоял камень. В алом платочке с горошинами…

В голову неуверенно постучалась мысль о том, что такого быть не может, а значит…

Это кто же меня так талантливо разводит?

Растерянность сменилась раздражением.

Я осторожно приблизилась, безуспешно высматривая чревовещателя: поймаю — мало не покажется! Хотя… Кот вполне добросовестно и в тему открывал рот во время представления. Ну, по телевизору я и не такое видела.

Ни в кустах, ни за самим камнем никто не прятался, а у меня, тем временем, сложилось бредовое впечатление, что оно… он… меня внимательно изучает.

— Э-э-э, здравствуйте… — представляю, как это выглядит.

— Здравствуй, здравствуй — охотно отозвался камень. — Присядь на дорожку.

— А почему не на пенёк? — истерично хохотнула я, размышляя, как задолго нужно к психиатру на приём записываться.

— Кто-то спилил дуб? — с неподдельным интересом спросил мой визави.

— А ты… вы разве не видите? — я и впрямь подумывала присесть: заснять происходящее на камеру — и меня вне очереди примут.

— Чем, позволь спросить? — сварливо отозвался камень. — Горошками? Я слышу и знаю, а видеть — нечем.

— И-извините… — я поискала место посуше и не, найдя такового, начала осторожно подкрадываться к единственной сухой поверхности в лесу.

— Ещё чего! — тут же возмутилась поверхность.

Я споткнулась и начала оправдываться:

— Мокро же везде, а присесть мне и правда, очень надо.

— Одёжка-то чистая? — недовольно протянул тонкий голосок.

— Ну… — жертву курей и прополки можно было назвать как угодно, только не чистой.

— Платочек сними сначала — подумав, разрешил камень. — А то заколдую, — и добавил — В зайца.

— Почему не в лягушку? — поинтересовалась я, аккуратно складывая платок, и умостилась на шероховатой поверхности, между делом прикидывая, а не программа „Розыгрыш“ ли это. Вот выскочат сейчас из кустов люди с камерами, а потом надо мной вся Раша укатываться будет.

— Хочешь — могу и в лягушку, — задумчиво согласился мой собеседник. — Но расколдовать тебя некому будет. Видишь ли, принцесс тут нет — и это всем известно. Только эльфийские, а их не очень-то и заколдуешь. Будешь за принцами скакать, поцелуй выквакивать, а они от тебя — ещё быстрее, потому что целовать земноводных за бесплатно в их кругу — есть плохой тон и признак отсутствия деловых качеств, присущих всем истинным высокородным.

— Не хочу, — подыграть им, что ли? — А почему принцесс нет? Принцы-то есть.

Камень приосанился, приняв профессорский вид сверху.

— Понятно почему. Принцесс реже убивают, — видя, вернее слыша, что я озадачено молчу, он вынужденно продолжил, — Всегда ведь как — принцы сражаются, костьми ложатся, а принцесса ждёт в башне и достаётся самому умному с Жар-Птицей, который подходит позже, со всеми руками и ногами. Так вот, те, кто был пошустрей и голову сложил — те к нам. А принцессы с умниками — там.

— Так это что — загробный мир для принцев? — Боже, ну и бред! Кто сценарий писал? Проверьте его на содержание галлюциногенов в крови.

— Наш мир не для человеческих особей, хотя от людей, как от блох, никуда не денешься. Есть парочка фюрстов, но серьёзного — ничего. Да и они к лягушкам равнодушны. Разве что с голодухи кто заинтересуется.

Я захихикала.

— Слушайте, вылезьте уже из кустов. Я не повелась.

Поверхность подо мной вздрогнула так, что я чуть с неё не свалилась.

— Ты что, рехнулась после смерти? — голосок доносился откуда-то из глубин моей „скамейки“. Там они, что ли микрофон спрятали?

— Какой смерти?! — прикусила я язык.

— Раз ты здесь — значит умерла, — просветил камень.

У меня голова пошла кругом. Это как понимать?

Словно услышав мои мысли, тот неторопливо начал вводить меня в курс дела.

Этот мир был одним из множества миров, куда попадали сказочные (как додумал в процессе мой начитанный разум) персонажи, умершие насильственной смертью. Тут они получали возможность наверстать упущенное без заботливой „опеки“ добрых авторов, считавших своим святым долгом подвергать их всяческим испытаниям и гонениям, с целью понавороченнее угробить в финале. Данный мир отличался от других тем, что сюда отправлялись каким-то образом получившиеся помеси. Эльфы-друиды, волки-оборотни, гномы-лепреконы, да орки человекообразные составляли основной костяк населения, не считая нормальных животных. А немногочисленные люди жили обособленными деревушками, в редких исключениях собираясь в крошечные фюрстентумы, прямо как в средневековой Швейцарии.