Нет прохода - [26]

— Боюсь, что от этого не отделаешься, — сказал Обенрейцер, обращаясь к своему приятелю-земляку. — Я боюсь, что нам придется пойти.

Бессловесный друг отдал назад письмо, пожал своими тучными плечами и влил в себя последний стакан вина. Его толстые пальцы нежно покоились на горлышке бутылки. При расставании он сжал ее легким объятием любителя. Его выпученные глаза смотрели на Вендэля и Маргариту тускло, как будто через дымку тумана. Он с трудом справился со словами и вдруг сразу разродился такой фразой:

— Мне кажется, — произнес он, — я не отказался бы выпить еще винца.

У него захватило дыхание после такого усилия; он раскрыл рот, чтобы перевести дух и пошел к двери.

Обенрейцер обратился к Вендэлю с выражением глубочайшей скорби.

— Я так потрясен, так смущен, так огорчен, — начал он. — С одним из моих соотечественников случилось несчастье. Он одинок, он не знает вашего языка, и у нас, у меня и у моего доброго друга, здесь присутствующего, нет никакого иного выхода, как только идти и помочь ему. Что я могу сказать в свое извинение? Как я могу описать свое огорчение, что мне таким образом приходится лишиться чести быть в вашем обществе?

Он сделал паузу, очевидно, ожидая, что Вендэль возьмет шляпу и откланяется. Увидев, что ему, наконец, представляется удобный случай, Вендэль решил не предпринимать ничего подобного. Он ловко встретил Обенрейцера его же собственным оружием.

— Пожалуйста, не тревожьтесь, — сказал он. — Я с величайшим удовольствием подожду здесь, пока вы не вернетесь.

Маргарита сильно покраснела и отвернулась к своим пяльцам, стоящим в углу у окна. Глаза Обенрейцера заволоклись пеленой и на губах его появилась довольно кислая улыбка. Сказать Вендэлю, что нет никакой разумной причины ожидать, что он вернется вскоре, значило бы рисковать обидеть человека, благосклонное мнение которого было для него очень важно в коммерческом мире. Приняв свое поражение с наивозможной любезностью, он объявил, что равным образом почтен и восхищен предложением Вейдэля. «Так откровенно, так дружески, так по-английски!» Он засуетился, очевидно, отыскивая что-то нужное, на минуту скрылся за створчатыми дверями, ведущими в соседнюю комнату, снова вернулся, неся шляпу и пальто, обнял Вейдэля за локти, торжественно объявив, что вернется возможно раньше и исчез со сцены в сопровождении своего бессловесного друга.

Вендэль повернулся к углу у окна, где села с работой Маргарита. Но там, как будто свалившись с потолка или поднявшись из-под пола, сидело в прежней позе, лицом к печке препятствие в лице мадам Дор. Она слегка приподнялась, слегка взглянула через свое широкое плечо на Вендэля и снова грузно шлепнулась в кресло. Была у ней работа? Да. Чистка перчаток Обенрейцера, как и раньше? Нет, штопанье его носков.

Это открытие могло прямо привести в отчаяние. У Вендэля мелькнули две серьезных мысли. Нельзя ли засунуть мадам Дор в печь? Печь не вместила бы ее. Нельзя ли считать мадам Дор не за живую женщину, но за мебель? Нельзя ли бы было так настроить себя, чтобы принимать эту почтенную матрону просто за комод, на котором случайно оставлена черная газовая наколка? Да, так себя можно было настроить. Сравнительно легким усилием Вендэль так и настроил себя. Когда он занял место на старомодном стуле у окна очень близко от Маргариты и ее пялец, комод сделал легкое движение, но из него никакого замечания не последовало. Нужно запомнить, что тяжелую мебель трудно сдвинуть и следовательно у ней есть то преимущество, что можно не бояться опрокинуть ее.

Необыкновенно молчаливая и растерянная, с ярким румянцем, который то исчезал, то появлялся на ее щеках, с лихорадочной энергией, овладевшей ее пальцами, хорошенькая Маргарита наклонилась над своим вышиваньем и работала, как будто бы от этого зависела ее жизнь. Вендэль, едва ли менее ее взволнованный, чувствовал, как важно ее повести с величайшей осторожностью к тому признанию, которое он жаждал сделать, — и еще к другому сладчайшему признанию, которое он страстно желал услышать. Любовь женщины никогда нельзя взять приступом; она уступает незаметно лишь при системе постепенных подходов. Она отказывается идти только окольными путями и прислушивается только к шепоту. Вендэль стал напоминать ей об их прошлых встречах, когда они вместе путешествовали по Швейцарии. Они переживали былые впечатления, припоминали те или иные происшествия счастливого минувшего времени. Постепенно смущение Маргариты улеглось. Она улыбалась, она заинтересовалась, она поднимала взор на Вендэля, ее игла двигалась ленивее, она стала делать неверные стежки в своей работе. Их голоса все понижались и понижались; их лица склонялись все ближе и ближе друг к другу во время их разговора. А что же мадам Дор? Мадам Дор держала себя, как ангел. Она ни разу не оглядывалась, она ни разу не произнесла ни одного слова; она продолжала штопать носки Обенрейцера. Туго натягивая каждый носок на свою левую руку, она время от времени подымала ее на воздух, чтобы осветить свою работу, и были несравненные неописуемые моменты, когда казалось, что мадам Дор сидит вверх ногами, созерцая одну из своих собственных почтенных ног, поднятых вверх. С течением времени эти вздымания стали следовать друг за другом все через большие и большие промежутки. Иногда черная газовая наколка начинала склоняться, быстро опускалась и снова приходила в прежнее положение. Небольшая охапка носков медленно сползла с колен мадам Дор и осталась лежать незамеченной на полу. За носками последовал грандиозный клубок шерсти и лениво покатился под стол. Черная газовая наколка склонилась, опять опустилась вперед, снова поднялась, еще раз склонилась, снова опустилась и уж больше не поднималась. Сложный звук, отчасти похожий на мурлыканье громадной кошки, отчасти на строгание мягкой доски, заглушил притихшие голоса влюбленных и загудел по всей комнате через правильные промежутки времени. Природа и мадам Дор соединились вместе в интересах Вендэля. Лучшая из женщин уснула.