Нет плохих вестей из Сиккима - [48]

– Не отказался же от нее Аманулла!

Профессор промолчал. Майор выпрямился:

– Мы отправили афганскому эмиру радиостанцию, и он принял подарок с благодарностью. Он понял, как важно вести разговор с будущим. Для него мы – свет будущего. Нет плохих вестей из Сиккима, вы постоянно это повторяете. Но в союзе с могущественными архатами мы построим истинный коммунизм. Ведь мы почти ликвидировали имущественные классы. Осталось совсем немного. Лет через пять мы поставим к стенке последнего хозяйчика. Ну? Что с вами? Почему вы молчите?

– Один человек почти двадцать лет искал Будду Майтрейю, – покачал головой Одинец-Левкин. – Нигде не нашел, разгневался и отказался от поиска. Идя по городу, увидел несчастного, который конским волосом пилил железный столб. «Вот если жизни моей не хватит, все равно перепилю!» Смутился ищущий: «Что значат какие-то двадцать лет перед таким невиданным упорством? Лучше я снова вернусь к исканиям». И тогда явился к ищущему сам Будда Майтрейя. «Давно я с тобой, – сказал, – только ты не замечаешь меня, отталкиваешь меня, плюешься». – «Такого не может быть!» – «А вот сделаем испытание. Ты пойди на базар, а я все время буду сидеть на плече твоем». Пошел человек на базар, зная, что несет на плече бога, но шарахались в ужасе от него люди, бежали в стороны, носы заткнув. «Почему бежите вы от меня, люди?» – «А ты разве не видишь, что у тебя на плече? Вся в язвах смердящая собака». Не увидели люди Будду Майтрейю. Каждый увидел только то, чего был достоин. Понимаете? – негромко спросил Одинец-Левкин. – Надо правильно осознать поиск, иначе вместо бога всегда будешь видеть смердящую собаку.

Засыпая, я вижу вновь, ч

то балконная дверь чуть приоткрыта,

и кисейную тюль

в окно, где пыльный июль,

выдувает капризный сквозняк.

Майор кивнул.

Он забрал со стола папку и вышел.

Профессору Одинцу-Левкину он ничего не сказал, но дежурному за дверями бросил: «В течение двадцати минут никого не допускать в кабинет».

Ах, Рио-Рита!

Подождав, профессор поднялся.

Он знал, что дежурный за дверью прислушивается, но не мог больше ни минуты усидеть на привинченном к полу табурете. Где Ли́са? Как выйти из этого кабинета? Почему майор оставил меня? Если я не вернусь на Восток, Шамбала вновь растает в смерчах, в песках, развеянных солеными ветрами.

Я должен вернуться.

Среди пустыни – скалы.

Узкие проходы верблюды обходят стороной.

Но люди обязательно стремятся пройти сквозь расщелины.

Прошел – хорошая карма. Не прошел – плохая. Можно раздеться и пробовать снова и снова. Ничего, что карлик плачет, жалуется на болезнь. Воплощенные вожди Шамбалы легче поймут оборванных страдальцев, чем лихой кавалерийский эскадрон с шашками наголо.

Поддерживая спадающие брюки, Одинец-Левкин подошел к окну.

В таких штанах, в такой чудовищной гимнастерке я буду выглядеть нелепо.

Да и не попаду я на улицу. Стекло не разбить, защелки намертво укреплены. Даже Ли́са, увидев меня, вскрикнет. Ужасные опорки, тряпье, хуже, чем у бродяги. И все-таки я должен вернуться. Караван ждет. Интеллектуальные существа запредельного мира выбрали мое истощенное тело.

Ах, Рио-Рита!

Он неловко потянул задвижку.

Такие рамы не оставляют не прихваченными намертво, но защелка отошла.

Теперь раму легко открыть. Профессор задохнулся. Это зов Шамбалы. Меня позвали! Сладкие запахи влажной теплой травы ворвались в кабинет. Смутные огни в колеблющихся просветах, ночь теплая, душистая.

Он испуганно обернулся.

Музыку с улицы могли услышать.

Впрочем, нет, никто не услышит, ведь его позвали.

Профессор Одинец-Левкин бесшумно скинул с ног покоробленные опорки, в них все равно не уйти, пошевелил босыми грязными пальцами и, не теряя ни секунды, перевалился в окно.

В нашей юной стране был каждый счастлив вдвойне.

Его никто не заметил.

Снаружи не было никаких специальных постов.

Две неясных томных фигурки обжимались за кустами сирени.

«Ой!» – испуганно пискнула девушка. «Отвали, придурок!» – угрожающе обернулся парень.

Профессор, счастливо фыркая, отвалил.

Окно за ним осталось раскрытым. Шамбала позвала.

Он торопился. Минуть через пять, а может, и раньше, в раскрытое окно выпрыгнет майор Каганов, а за ним сотрудники. Парк сразу заполнится злыми голосами. По всем уголкам парка, рассыпаясь по дорожкам, кинутся чекисты по городу.

Одинец-Левкин не строил иллюзий.

Уйти от погони невозможно. Скорее всего, он не уйдет.

Но почему, почему, ну, правда, почему, с отчаянием думал он, поддергивая чужие, сползающие с него штаны, воплощенным вождям Шамбалы не поделиться ужасной лучистой энергией с творцами мирового коммунизма?

Ах, Рио-Рита!

Через час...

Или через два...

Все равно меня схватят...

Если, конечно, вдруг пришло ему в голову. Если, конечно...

Нет, он не мог в это поверить! Это переворачивало его представления о людях.

Но мысль не уходила из головы. Да, схватят его, конечно, схватят. Если только побег не подстроен майором Кагановым...

Шепот кармы

1

Я вспомнил!

Я увидел выдранные странички и вспомнил!

Тихая, отдохнувшая за годы память наполнилась шумами, звуками, музыкой, голосами, гудками автомашин. Пять лет назад! Тот самый день! Последний день той, прежней, до самолета, жизни! С Колей и Ларионычем мы вылезли из полуподвального кафе на уютной улочке Рубинштейна. Дыхание сбивалось. Рукопись надежно лежала в кейсе, рабочую тетрадь я заткнул в карман куртки. Сейчас я вспомнил все необыкновенно отчетливо: непоздний вечер, свет фигурных фонарей, на темных фасадах вспыхивающие там и там окна, дивный отблеск на кривом стекле пробежавшего мимо «мерса».