Нет плохих вестей из Сиккима - [38]

Я уклонился от прямого ответа:

– Я больше интересуюсь играми.

– Подумать только! Прямо Шекспир.

На этот раз я улыбнулся несколько натянуто.

Я читал мысли Конкордии Аристарховны. Правда, она ничего и не прятала.

Собственно, утром она действительно ждала меня. Не знала, приду ли, но ждала. У нее была причина ждать – конверт, лежащий сейчас передо мной. Как правило, по утрам ходят в кафе бездельники. Она смотрела на меня без особой надежды. Наши подарки мало что означают, еще реже они помогают тем, кто их получает. Она не верила в будущее девушки, выигравшей квартиру в Москве, но какая разница? Она хотела понять, на что я способен. Нет, даже не понять. Что тут понимать? Свойства пустоты известны. Она хотела разбудить меня, ткнуть носом, как щенка, в собственную лужу. Другое дело, что я все еще не понимал, где и как я мог нагадить? А костенурка знала о моих прегрешениях, и досада боролась в ней с поистине дьявольским терпением.

– Что в этом пакете?

– А вы посмотрите. – И опять улыбнулась: – Я знаю, вам не нравятся намеки на ваше прошлое. Атара́ксия. Но тут ничего не сделаешь. В Нью-Йорке у меня есть приятельница – такая же старая черепаха, как я. Она, как вы, старается не покупать старые вещи. Ее раздражает уже то, что они появились на свет задолго до ее рождения.

Я не стал уточнять, о ком она говорит.

Сотрудники НКВД, модные дизайнеры, итальянские фашисты, эсэсовские полковники, комсомольцы с Западной Украины – центр мира все равно занимала Конкордия Аристарховна.

Расслаивающееся время.

Крутящееся, засасывающее пространство.

Она вдруг заговорила. Был у нее брат, был!

Ну, ладно, ее возлюбленным и мужьям – им всем воздано! Они получили то, что рано или поздно должны были получить. Никаких иллюзий. У нее нет претензий, как бы жестоко судьба ни обошлась с теми или с другими. Но брат... Нет, он этого не заслуживал... Когда стали брать ставленников «железного наркома», он сам не захотел ждать... Польская граница, румынская...

Но ведь он не дурак, он мог бежать на восток, правда?

Костенурка не спускала с меня мутноватых, когда-то зеленых глаз.

Я слушал. И никак не мог понять. Одни страстно хотят знать, где им искать профессора Одинца-Левкина, другие столь же страстно открывают мне свои семейные тайны. Кто я такой, чтобы отвечать или просто выслушивать?

Мы – азиаты, посмотрела на меня костенурка.

Воротничок ее блузки разошелся на одну пуговичку.

Попробуйте перезапуститься, засмеялась она, перехватив мой взгляд.

Тонкие морщинки густо иссекали мраморную шею – настоящая чудесная доисторическая леди. Попробуйте перезапуститься, непонятно повторила она. Вот увидите, все заработает. И пусть мой брат, понизила она голос, доберется до какого-нибудь сибирского поселка. Пусть он уйдет в сторону Алтая и Монголии, раз ему нет места на родине. Что вам стоит? В Монголии его не будут искать.

Я был знаком с берлинским палачом,

владевшим топором и гильотиной.

Он был высокий, добродушный, длинный,

любил детей, но выглядел сычом...

Это тоже из оранжевой книги, подаренной мне Последним атлантом. Не думаю, что брат Конкордии Аристарховны походил на палача, свободно владел топором и гильотиной. Нет, скорее он был умной, лощеной машиной, умеющей правильно потянуть собеседника за язык. Наверное, он многих раскрутил, если вырос до майора.

Я знал врача, он был архиерей,

я боксом занимался с езуитом.

Жил с моряком, не видевшим морей,

а с физиком едва не стал спиритом...

Может, брат Конкордии Аристарховны был не самым дурным сотрудником, но я-то тут при чем? Мне приходилось читать отчеты о расстреле «железного наркома». Расстреливали Ежова его же ставленники. С удовольствием, кажется, расстреливали.

Была в меня когда-то влюблена

красавица – лишь на обертке мыла

Живут такие девушки, – она

любовника в кровати задушила...

Да нет, конечно, никаких намеков. Братьев полагается любить. Я нисколько не злился. Накрапывающее низкое небо, вкусный кофе, вот девушке сделал подарок. А Конкордия Аристарховна поговорит, поговорит, еще раз убедится, что я пустышка, и отправится пить чай со всеми своими любимыми покойниками.

– ...однажды я видела Ежова, – сказала Конкордия Аристарховна.

Жизнь баловала доисторическую леди. Она встречалась с дуче, рейхсфюрер давал разрешение на ее брак с полковником СС, и все такое прочее, а она, оказывается, еще и Ежова видела.

– В Москве, – уточнила она. – Он пригласил моего брата и разрешил мне прийти с ним. Он был маленького роста, брат старался не садиться с ним рядом. Знаете, Сергей Александрович, на «железном наркоме» был дешевый костюм и синяя сатиновая косоворотка. Это меня поразило. Правда, перед этим я видела его в мундире генерального комиссара госбезопасности. А там роскошная золотая звезда на красной петлице с золотым просветом. Это же маршал! Не сержантские усеченные треугольники на серебряной полосе, – улыбнулась она. – Николай Иванович любил петь. Да, да, у него оказался баритон – не очень сильный, но верный. Правда, пил он гораздо больше, чем пел. Мой брат рядом с ним выглядел франтом. Воротник и обшлага гимнастерки обшиты малиновым кантом, френч из настоящей шерстяной ткани, – почти хвастливо произнесла костенурка, – с нагрудными накладными карманами и шестью пуговицами-застежками. В какой-то момент они вышли, оставив меня за столом. Из соседней комнаты тут же донеслись их голоса. Я была поражена. Казалось бы, в квартире генерального комиссара все должно быть продуманным, но неплотно прикрытая дверь позволила мне услышать рапорт брата. Контроль по литеру «Н», вам это ни о чем не говорит, правда? Писатель Шолохов останавливался в то время в Москве – в гостинице «Националь». Специальная стенографистка в определенное время подключалась к номеру и записывала все, что в нем говорилось и делалось. Я была потрясена. За писателем следили не как за идейным врагом. Речь шла о жене наркома...