Нет ничего невозможного - [55]

Когда ты в сомнениях, нужно найти в себе способность контролировать эмоции, а возможно, даже избавиться от них, чтобы единственными действующими лицами были разум и инстинкты.

Мой пульс становился все сильнее. Пум-пум, пум-пум. Он не ускорялся, но становился интенсивнее. Каждый удар заставлял меня дрожать, будто хотел напомнить, что я жив, что мое сердце здесь, трудится, поддерживая меня в этом мире. Ноги хотели двигаться дальше, но что-то не давало им двигаться, тормозило меня, будто ожидая сигнала, который дал бы повод вернуться к горизонтальным поверхностям.

Я одновременно чувствовал страх и влечение, замедлял темп, внимательно рассматривал стену перед собой, изучал каждый ее сантиметр с такой тщательностью, что ощущал, как руки в перчатках потеют, будто сжимают ледорубы. Я бы заплатил, чтобы уже начать восхождение, но в то же время стена изо льда и камня пугала меня, как ничто другое. Много дней я фантазировал, представляя себе ощущения в теле во время подъема. Мотивация была максимальной, и ничего я не желал в тот момент больше, чем быть на этой стене. Но парадоксальным образом я вместо того, чтобы ускоряться, двигался все медленнее. Мои органы чувств были максимально сконцентрированы и отслеживали малейшие сигналы в поисках окончательного повода вернуться с чистой совестью, с осознанием того, что это не поражение, а победа опыта и разумного подхода.

В моей голове развернулась борьба между рациональными и эмоциональными импульсами, а я тем временем подходил все ближе к стене. Я на минуту остановился у небольшой расщелины, которая открывалась под ногами. Настал момент принять окончательное решение. Какая из группировок победит в этом столкновении? Инстинкт, призывающий вернуться к комфорту, или все же желание принять вызов?

Я вонзил оба ледоруба в лед и начал подниматься.

Хотя я еще не прошел точку невозврата и мог спуститься на то небольшое количество метров, на которое вскарабкался, я уже понимал, что возможное направление всего одно: только прямо и вверх.

Наклонная плоскость изо льда постепенно выравнивалась, а я поднимался в постоянном и методичном темпе, с легкостью и спокойствием. Первый вертикальный отрезок привел меня в более удобное место, где можно было дать отдохнуть предплечьям. Пока я растягивал руки, чтобы снять с них напряжение, я посмотрел вниз: там, примерно в восьмидесяти метрах, я различал на снегу свои следы, которые шли до самой стены зигзагом. Дальше линия следов становилась все тоньше и исчезала в конце долины.

Я вскарабкался еще на несколько метров по удобному рельефу до следующего вертикального отрезка примерно в двадцать метров, состоящего изо льда в несколько сантиметров толщиной, лежащего на гладком камне. Я воткнул ледоруб и увидел, что его клюв входит в лед легко. Слишком легко. Твердый, прочный лед, который был на моем пути до этого, превратился в замороженную снежную пену, прилегающую к камню. Стоило перенести на ледоруб вес, и он скользил по этой пене, смещаясь вниз. «Вот это отстой!»

Через несколько дней после того, как Эмели и я переехали в Ромсдал, я влюбился в эту стену. Она не такая высокая, как соседняя гора Троллвегген, и не такая красивая, как Ромсдалхорн. Я видел ее каждый раз, когда спускался в поселок за покупками. Она казалась одновременно близкой и далекой; я не нашел ни одной книги о ней, ни одной карты, ни одного маршрута — и это сделало ее еще притягательнее. Это была стена из камня примерно в шестьсот метров, всегда находящаяся в тени, будучи северной. Из поселка можно было видеть ее, напоминающую формой крепостную стену, из черного гранита, вертикальную, с тонкими каскадами льда, которые появлялись и исчезали посреди нее, и с ледяным карнизом, который шел по диагонали от одного из краев. Этот карниз резко обрывался примерно в сотне метров от подножия, и, чтобы до него добраться, нужно было лазанием подняться на сто метров по гладкому камню. Это вертикальная стена, подъем по которой невозможен без специального оборудования. Тем не менее удача принесла северный ветер, благодаря которому снег выпал не вертикально, а под углом; благодаря влажности морского воздуха снег и лед буквально припаялись к стене. Это было настоящим подарком — у меня появилась возможность добраться до карниза, который я созерцал каждый день.

…Дойдя до этого места, я осознал, что лед не был достаточно толстым, чтобы выдержать мой вес на вертикальном ландшафте. Меня охватили сомнения. Конечно, я не раз говорил себе, что поднимусь, но теперь… У меня все еще была возможность осторожно спуститься на те восемьдесят метров, на которые я вскарабкался, и вернуться на лыжах домой, а может быть, даже подняться на другую вершину, чтобы развеяться. Но, конечно, я решил попытаться найти более благоприятный путь и продолжить. Сначала я сдвинулся вправо, но там лед не становился толще. Я спустился на несколько метров, чтобы вернуться к прочному льду и дать отдохнуть рукам. До карниза оставалось всего метров двадцать, и прежде чем вернуться вниз, я попробовал последний раз — теперь слева. Изначально мне хотелось избежать этой стороны каскада, потому что там был край из совершенно гладких и вертикальных каменных пластин, и я видел, что толщина льда не превышает десяти сантиметров. «Теперь да, мне это подходит!» Когда я втыкаю первый ледоруб, то чувствую, что ледяная пена под ним немного более прочна, чем в центре каскада. Здесь она по крайней мере выдерживает мой вес; правда, из-за небольшой толщины я не могу втыкать ледорубы с усилием — иначе есть риск, что весь пласт льда треснет. Я делаю это аккуратно, вонзая лишь один или два зубца ледоруба, и плавно поднимаю ноги, едва касаясь льда, опираясь краем кошки на небольшие участки камня. Я чуть задерживаю дыхание и быстро поднимаюсь на оставшиеся двадцать метров; лед становится толще. Последние два метра неровной из-за скопившегося льда поверхности заставляют меня вонзать ледорубы с усилием — и не смотреть в стометровую пропасть под ногами. Здесь я втыкаю ледорубы настолько сильно, чтобы, если одна из ног или рук соскользнет, быть уверенным, что смогу удержаться.