Нет ничего невозможного - [47]

Регион Кхумбу мне очень нравится возможностями для тренировок. Можно подниматься в горы на шесть или семь тысяч метров — но это ощущается как восхождение на три или четыре тысячи в Альпах. Деревушки расположены на высоте около пяти тысяч метров, и там есть все необходимое для тренировок и жизни: кровати с одеялами, комнаты с каминами, защищающие от ночных холодов, изобилие еды, а если поселиться в Дингбоче — то еще и нежнейшие шоколадные круассаны только что из печи.

Однажды я вышел побегать с Элиа и Ули, и в легких кроссовках мы поднялись до подножия одного из безымянных шеститысячных пиков. Добравшись до снега, мы нацепили кошки и начали восхождение по узкому гребню из камня, с невероятными видами с огромной каменной стены — южного склона Лхоцзе и Нупцзе. Рядом возвышалась гора Макалу, а со всех сторон нас окружали сотни тонких пирамид из снега. Мы дошли до высшей точки и после короткой паузы начали спускаться по теневой стороне. Поскольку веревку мы не взяли, было решено поддерживать дистанцию побольше, чтобы ни один из нас не сбрасывал снег на других. Я иду по следам Ули, и когда дохожу до конца заснеженной стены, путь мне перерезает вертикальный фрагмент примерно в десять метров. Я рассматриваю следы, оставленные Ули, и поражаюсь тому, как он спустился всего с одним ледорубом. Достаю второй ледоруб из рюкзака и спускаюсь к леднику. Я догоняю Ули, и, пока мы ждем Элиа, он спрашивает, был ли я когда-то в швейцарском Гриндельвальде. Я отвечаю, что нет. Он хочет знать, поднимался ли я хоть раз на Эйгер. Я снова отвечаю, что нет. Он предлагает как-нибудь подняться вместе. Я соглашаюсь.

На следующий день мне нужно спешить, чтобы не опоздать на самолет до Куала-Лумпура. После нескольких дней работы в чудовищных азиатских городах я возвращаюсь — уф! — к своему обычному осеннему режиму во французской коммуне Тинь, где я пользуюсь высотой и снегом на ледниках, чтобы кататься на лыжах и тренироваться в нужном объеме, пока ближе к дому снега еще нет. Такие тренировки мы называем «стиль белки в колесе», потому что нужно двигаться по лыжным маршрутам вверх и вниз, вверх и вниз, тщательно подсчитывая часы и метры и не размыкая круг.

В один из таких дней, когда я вернулся с тренировки, давно забыв про разговор с Ули, я вдруг получил от него сообщение: «Привет, на Эйгере хорошие условия, я завтра свободен». Вау! Я отрываю глаза от телефона и быстро окидываю взглядом предметы, разбросанные по машине: кошки, один ледоруб и одна легкая страховочная система. «Ай, этого будет недостаточно. Хорошо, что Шамони недалеко и я успею взять все необходимое».

Наверное, большинству людей, с которыми мне приходилось подниматься в горы, было трудно избавиться от лишних вещей, чтобы максимально облегчить рюкзак; но у Ули такой проблемы не было. Мы упаковали тридцатиметровую веревку и экспресс-ленты, пару винтов для льда и по пол-литра воды — и стало ясно, что двадцатилитровые рюкзаки остались наполовину пустыми. Дольше всего мы решали, какую обувь и какие кошки возьмем. Когда я поднимался на Гранд-Жорас с Симоном, то надел легкие непромокаемые кроссовки. Благодаря своей гибкости они лучше всего сцеплялись с поверхностью, но стоило нацепить на них кошки, и они становились достаточно жесткими, чтобы подниматься по льду. Благодаря этому я сэкономил место и не стал брать тяжелые альпинистские ботинки. Хотя это изобретение сработало хорошо, а у меня появились данные для разработки новых прототипов обуви, на самых крутых ледяных склонах я чувствовал себя неустойчиво. Ули хотел попробовать, как сработает такая же система на Эйгере, но в итоге мы решили, что нужно надеть легкие кроссовки, а в рюкзаки положить ботинки для альпинизма — до момента, когда начнется подъем по скале. Концепцию «кроссовки плюс кошки» мы отложили на будущее.

На следующий день мы вышли из дома рано утром и побежали среди полей под укоризненными взглядами коров, которые до нашего приближения спокойно спали. Хотя Ули был знаком с этой местностью так, будто вырос здесь, на самом деле он никогда не добирался из Гриндельвальда до начала подъема на Эйгер бегом. Здесь есть поезд зубчатой железной дороги, который доезжает как раз до подножия горы. Страсть Ули отличается от моей; ее корни — в тех временах, когда он занимался сложным скалолазанием, поднимался каждый раз по более трудным поверхностям и открывал новые маршруты. Глядя на гору, он видел только скальные участки, самые крутые вертикали, а все остальное не вызывало у него интереса. Тем не менее, когда я предложил пробежаться прямо из поселка, это вызвало у него энтузиазм.

Мы комфортно поднимаемся и, адаптируясь к ритму этого дня, возвращаемся к вчерашнему диалогу. Когда он задает вопросы о тренировках и питании для бега на длинные дистанции, я рад, потому что уверенно на них отвечаю; это позволяет отвлечься от неуверенности в отношении того, что ждет меня дальше, когда после комфортного ландшафта с уклоном в шестьдесят градусов я столкнусь со сложностями вертикального подъема. Ули хочет знать, в хорошем ли темпе мы идем, и я отвечаю, что ему не стоит волноваться, что он хороший бегун, что многие профессиональные бегуны могут позавидовать его двадцать второй позиции на ОСС — родственном UTMB забеге на пятьдесят километров.