Нет ничего невозможного - [39]

Я пробегаю перед отелем «Вайсхорн» и вижу, что передо мной с преимуществом в минуту движутся трое. Поднять голову некогда, но краем глаза я вижу силуэты гор вокруг. Это идиллический пейзаж, типичная открытка из Швейцарии, с деревянными домиками посреди ярко-зеленых полей, на которых тут и там пасутся коровы. Я узнаю тонкий гребень, соединяющий вершины Цинальротхорн и Обер-Габельхорн, и правильную пирамиду Маттерхорн, которая виднеется за ними. Слева всю долину ослепляет великолепная стена Вайсхорна, горы, давшей имя отелю, а слева падает тень Дан-Бланша. Вспоминая приятные моменты, пережитые на этих вершинах, я стараюсь не потерять концентрацию. «Вот это мне действительно нравится… Что я тут забыл и почему мучаюсь, пытаясь догнать это стадо газелей?» Но ноги знают, зачем я здесь. Я продолжаю бежать, с каждым шагом стараясь ускориться и выиграть время. В глубине души я знаю, что обожаю соревнования, эту простую и глупую игру. Я вновь концентрируюсь, потому что приближаюсь к самому благоприятному для себя участку маршрута, где моя техника бегуна по горам дает мне преимущество перед другими.

Постепенно дистанция между нами сокращается. Я обгоняю Джеффри Ндунгу, потом колумбийца Хосе Давида Кардону и, наконец, за три километра до финиша на единственном участке резкого спуска за весь маршрут опережаю шотландца Робби Симпсона — одного из молодых и талантливых британских бегунов с большой перспективой как на асфальте, так и в горах.

Начиная с этого момента все чувства мне знакомы: нужно бежать без отдыха, уверенно, до самого финиша.

Гонка завершена. Дыхание восстановилось, нас — первых, кто финишировал, — сфотографировали. Я направляюсь на допинг-контроль и по пути несколько раз останавливаюсь, чтобы дать автограф или попозировать для тех, кто хочет сделать селфи.

— Поздравляем! Ты такой молодец! — говорит одна из зрительниц.

Это женщина лет сорока. Я вижу, что она в шортах и явно вспотела от бега, и спрашиваю, как все прошло.

— Ну как сказать, мне было очень тяжело. Все заняло пять часов, в два раза дольше, чем у тебя, но дело в том, что я учительница и не могу часто тренироваться. Получается только по выходным и иногда вечером в будний день.

Я искренне поздравляю ее, двигаюсь дальше в направлении контроля, но через несколько метров меня опять перехватывают.

— Чувак, отличная работа! — говорит мне парень примерно моего возраста, но с обрисованным футболкой пузцом. — Для меня это слишком длинная дистанция. Я никогда в жизни не занимался спортом, а в прошлом году, пока строил с коллегой один дом наверху, мы увидели эти соревнования, и я поспорил, что поучаствую в них. После двадцатого километра я уже не мог бежать и шел пешком. Но ты… чувак, ты просто инопланетянин!

Я наконец добираюсь до здания, где проводится допинг-контроль, и приземляюсь на стул с бутылкой воды. Пока я пью, чтобы заставить свое обезвоженное тело выдать девяносто миллилитров мочи для контроля, я задумываюсь о людях, которых только что встретил, об этих неизвестных и, в определенном смысле, медленных бегунах.

Для меня бег — это легко, и быстрый бег — тоже. Выигрывать, конечно, труднее, и это подразумевает много часов тренировок и определенные усилия. Но признаюсь (хотя и не хочу хвастаться), что с годами победы для меня тоже стали чем-то относительно простым. По большому счету я целыми днями не делаю практически ничего другого и редко думаю о других вещах. Я только бегаю и зарабатываю этим деньги. Сегодня я победил и получу сколько-то тысяч евро; благодаря победам у меня появились спонсоры — производители спортивной одежды. Напротив, эту учительницу и этого строителя не покажут в выпуске новостей по телевизору и не попросят дать автограф. И это парадокс: в конце концов, без бегунов мир продолжал бы функционировать точно так же, а вот без тех, кто учит нас читать, и тех, кто возводит стены наших домов, жизнь была бы намного труднее.

Я раздражаюсь сам на себя. Сегодня я заработал деньги, делая что-то бесполезное. Я монополизировал внимание и обожание взрослых и детей, хотя все, что я делал, — это ставил одну ногу перед другой быстрее остальных. Я понимаю, что с точки зрения внутреннего развития бег дал мне все. Но внешне это, наоборот, бесплодное занятие.

«Не надо так все упрощать, Килиан. Перестань!»

Нельзя сказать, что у спорта совсем нет социальной функции. Еще со времен Древнего Рима он служил для развлечения. В наше время, когда жизнь стала более благоустроенной, появилась концепция здорового образа жизни, с полезными пищевыми привычками и практикой физической нагрузки; стали известны закономерные связи между активностью, дисциплинированной работой и положительными результатами. Но несмотря ни на что, сейчас спорт, кажется, возвращается к своим истокам — он вновь становится зрелищем, шоу в древнеримском театре. В современной версии зрителей уже миллионы — через экраны они следят, как несколько спортсменов совершают те или иные трюки, а сами могут пить пиво или есть какой угодно фастфуд.

К тому же соревновательный спорт переоценен, и его темная сторона становится все заметнее. Монетизация и мифологизация спорта привели к упрощению, к появлению классической атрибутики шоу и к иерархическому восприятию результатов. В олимпийской модели важна итоговая позиция, подиум, где лидер даже визуально располагается выше занявших второе и третье места, а о существовании кого-то помимо этих трех вообще забывают. Зрители запоминают только результаты и победителей. Государства, в свою очередь, пользуются успехами спортсменов, чтобы укрепить дискурс национального достоинства, хотя на политической арене могут выступать слабо. Как символом восхождения в альпинизме остается флаг на вершине горы, так на чемпионатах мира или в Олимпийских играх эмблема каждой страны — инструмент пропаганды.