Нет ничего дороже - [7]
Ещё несколько раз возвращался Левашов за флажками или менял элемент. Но пришло, наконец, время, когда Левашов закинул миноискатель за плечо безмятежно, как удочку или сачок для ловли бабочек. Он исшагал луг за три дня вдоль и поперёк, так, что не осталось клочка земли, над которым он не пронёс обруча с чуткой коробочкой.
Мальчики приносили ему обед от Никитишны. Котелок с супом всегда нёс Павел Ильич. Он не доверял Саньке, который мог побежать и расплескать весь навар.
Левашов ощущал вечерами такую крайнюю усталость, будто сделал переход в полсотни километров без привала…
Перестуком топоров и натужным пением пил встречала деревня Левашова, когда он, бесконечно усталый, медленно брёл в школу.
У срубов возились люди. Дети подтаскивали горбыли, подростки — брёвна, плотничали и женщины, и старики.
Крыша у Страчуна была готова, он подтёсывал балки перекрытия.
— Дела, однако, у тебя идут! — сказал Левашов, войдя в избу и глядя на Страчуна снизу вверх. — Домишко-то растёт…
— Лениться некогда. По-сапёрному, товарищ гвардии старший лейтенант, — весело сказал Страчун и спрыгнул вниз в надежде закурить. — С топором и спать ложусь. Вместо жены законной.
— И с минами приходилось дело иметь?
— А ты думаешь! Как же! — Страчун уже собрался прихвастнуть, но понял, что попал впросак, и добавил неуверенно: — Хотя, как сказать. Смотря в каком смысле…
— Возьмёшься мне помочь? Хочу ваш луг разрядить. Миноискатели есть. План минного поля снял.
— Не-е-ет, — раздалось после долгого кряхтения и вздохов. — От этого вы меня, товарищ, увольте, ищите себе другого помощника. Я ведь на фронте больше при лошадях состоял. Потом избу нужно до дела довести. Семейство совсем в землянке затопило, заодно с мышами. Так что вы не обижайтесь, товарищ, но я в такую компанию не гожусь.
Страчун в испуге даже отступил к стене.
— Меня-то чего пугаться? — сказал Левашов сухо и протянул портсигар.
Страчун какое-то мгновение оставался в нерешительности, но затем протянул руку и взял папиросу так неловко, будто она была зажжена уже в портсигаре и можно обжечь об неё пальцы.
— Зря ему папироски дарите, — заметил Павел Ильич, когда они отошли от избы. — Он бы у меня зимой снегу не допросился.
Павел Ильич презрительно сплюнул и локтями водворил на место сползающие галифе…
Вечером в школу, по обыкновению, пришел послушать радио Иван Лукьянович. Он редко пропускал последние известия и всё старался поймать международный обзор.
Левашов показал Ивану Лукьяновичу границы минного поля и, кстати, рассказал о беседе со Страчуном.
Иван Лукьянович вскочил с табуретки и заковылял по классу.
— Насчёт обоза, это он правду сказал. Всю жизнь в обозе прожил. И на фронте то же самое. Даже до ефрейтора не дослужился. Без единой медали домой явился. За сына и за того, наверно, не рассчитался. Есть у нас бабы в колхозе, которые больше пользы принесли. По крайней мере за тридцать километров в лес партизанам продукты носили. А почему так получается со Страчуном? Самолюбивый человек! Сам себя слишком любит. И всю жизнь мимо рубля за пятаком ходит. Ещё уборку не закончили — лошадей стал требовать, лес возить. Конечно, в землянке живёт. А чем другие хуже? Разве другие под крышу не торопятся?
Иван Лукьянович долго ходил из угла в угол, нахмурившись, сердито стуча палкой. Потом сел и тяжело ударил рукой по парте.
— Ты на посох мой не смотри. Это я только притворяюсь хромым. Я ведь хитрый! Можешь на меня в своем деле облокотиться. Могу ещё помощников представить, правда, штатские будут люди или из женского сословия. Может, нам кузнец Зеркалов поможет, тоже человек фронтовой, партийный…
— Обойдёмся вдвоём, Иван Лукьянович. Тем более связные у меня — орлы. Такие не подведут!
Левашов подмигнул в сторону Саньки и Павла Ильича. Они тесно, касаясь друг друга висками, сидели на одной парте, как на уроке, и, пришёптывая, читали книжку.
Санька, услышав похвалу, приподнял было голову, но, очевидно, получил тумака в бок, потому что порывисто и ещё ниже, чем прежде, склонился над книжкой. Павел Ильич притворился, что ничего не слышит и всецело занят чтением.
Глаза Левашова весело заблестели, а Иван Лукьянович улыбнулся, показав жемчужные зубы, но тотчас же прикрыл рот рукой и спросил деловито:
— Лошадь нам не потребуется?
— Попозже.
— Та-ак. Утречком заеду. Сейчас по хозяйству отправлюсь.
Уже в дверях Иван Лукьянович попросил:
— Если до последних известий досидишь — расскажешь. Особенно мне этот Миколайчик на нервы действует, будь он неладен совсем, вместе со своими родителями…
Левашов сидел на парте, задумчиво обхватив колени, когда вошла девушка. От неожиданности он со стуком вскочил с парты, совсем как шалун-школьник, захваченный врасплох учительницей.
— Сидите, сидите, пожалуйста, — остановила она его тоном учительницы, которая оторвала ученика от приготовления уроков.
— Глеб Левашов.
— Очень приятно познакомиться. Елена Клементьевна. — Девушка протянула руку и улыбнулась. — Простите, школьная привычка. Зовите просто Леной… Ну, как устроились? Почему от моего угла отказались?
— Спасибо, и здесь хорошо. А потом, — Левашов показал глазами на учебник, лежащий на парте, — обстановка больше к занятиям располагает.
