Нет другой двери… О Гоголе и не только - [119]

Политическая мысль Гоголя носила консервативный характер. Все вопросы жизни – бытовые, общественные, государственные, литературные – имели для него религиозно-нравственный смысл. Признавая и принимая существующий порядок вещей, он стремился к изменению общества через преобразование человека. «Брожение внутри не исправить никаким конституциям. <…>, – отвечал он Белинскому. – <…> Общество образуется само собою, общество слагается из единиц. Надобно, чтобы каждая единица исполнила должность свою. <…> Нужно вспомнить человеку, <что> он вовсе не материальная скотина, но высокий гражданин высокого небесного гражданства. Покуда он хоть сколько-нибудь не будет жить жизнью небесного гражданина, до тех пор не <пр>идет в порядок и земное гражданство» (наброски неотправленного письма, конец июля – начало августа (н. ст.) 1847 года).

Корнем политических воззрений Гоголя был монархизм. Императора Николая Павловича он называл «Великим Государем». В статье «О лиризме наших поэтов» (1846), говоря о богоустановленности Царской власти, ведущей свое происхождение от ветхозаветных пророков, Гоголь замечал: «Высшее значенье монарха прозрели у нас поэты, а не законоведцы <…> Страницы нашей истории слишком явно говорят о воле Промысла: да образуется в России эта власть в ее полном и совершенном виде». Размышляя о значении самодержавия для России, Гоголь обращался к авторитету Пушкина.

В один узел сходятся у Гоголя судьбы России, Церкви и Самодержавия. Государь у него – «образ Божий» на земле, воплощающий собой не только долг, но и любовь. «Там только исцелится вполне народ, где постигнет монарх высшее значенье свое – быть образом Того на земле, Который Сам есть любовь». В трактовке России как теократического государства Гоголь расходился с Николаем Карамзиным и Пушкиным, но был солидарен с ними в своих симпатиях к дворянству как образованному классу. В своем «истинно русском ядре», считал Гоголь, это сословие прекрасно, оно является хранителем «нравственного благородства» и требует особенного внимания со стороны Государя. Перед дворянством Гоголь ставил две задачи: «сослужить истинно благородную и высокую службу Царю», став «на неприманчивые места и должности, опозоренные низкими разночинцами» и войти в «истинно русские» отношения к крестьянам, «взглянуть на них, как отцы на детей своих».

В отношении к Императору Петру I Гоголь ближе к Пушкину и Михаилу Погодину, нежели к славянофилам. Причины петровских преобразований он объяснял необходимостью «пробуждения» русского народа, а также тем, что «слишком вызрело европейское просвещение, слишком велик был наплыв его, чтобы не ворваться рано или поздно со всех сторон в Россию и не произвести без такого вождя, каков был Петр, гораздо большего разладу во всем, нежели какой действительно потом наступил…». В крепостном праве Гоголь видел прямое следствие петровских преобразований и призывал подумать заблаговременно, чтобы «освобожденье не было хуже рабства». В сохранившихся главах 2-го тома «Мертвых душ» помещик Хлобуев говорит о своих крестьянах: «Я бы их отпустил давно на волю, но из этого не будет никакого толку». Сходную позицию в этом вопросе занимали многие русские писатели, в том числе Николай Карамзин и Иван Киреевский. В то же время Гоголь неустанно говорил о священных обязанностях помещиков по отношению к крестьянам. Подлинную отмену крепостной зависимости он видел не в европейской пролетаризации русского крестьянства, а в превращении дворянских имений в монастырские по духу, где задача вечного спасения займет подобающее ему место. За наружным блеском и благоустройством Запада Гоголь усматривал зачатки социально-политических катастроф. «В Европе завариваются теперь повсюду такие сумятицы, – писал он графине Луизе Карловне Виельгорской, – что не поможет никакое человеческое средство, когда они вскроются, и перед ними будет ничтожная вещь те страхи, которые вам видятся теперь в России» (Страхи и ужасы России, 1846).

Определенный интерес проявлял Гоголь к масонству и декабристскому движению. Он был знаком с Иваном Фонвизиным, Гавриилом Батеньковым и другими декабристами, пытавшимися оказать на него влияние, а также с князем Иваном Сергеевичем Гагариным, перешедшим в 1842 году в католичество. Не разделяя их образа мыслей (отчасти схожего с идеями зальцбруннского письма Белинского), Гоголь не уходил от общения с ними, движимый христианским чувством сострадания. Одновременно он испытывал к декабризму и его идейной сущности профессиональный интерес как писатель, что нашло отражение в реминисценциях во 2-м (в большей степени) и в 1-м томах «Мертвых душ».

Гоголь остро ощущал отклонение человека от христианских заповедей. «Невольно обнимается душа ужасом, – писал он матери и сестрам в марте 1851 года, – видя, как с каждым днем мы отдаляемся все больше и больше от жизни, предписанной нам Христом». Единственный выход для русского народа Гоголь видел в исполнении заветов Евангелия. «Один только исход общества из нынешнего положения – Евангелие»; «Выше того не выдумать, что уже есть в Евангелии. Сколько раз уже отшатывалось от него человечество и сколько раз обращалось».