Нет больше слез - [58]

— Она сбежит, — сказала Милла.

— Возможно. Но я найду ее, и она знает это.

Они доехали до супермаркета, и Милла осталась в машине с работающим мотором, кондиционером, и запертыми дверями, а Диас пошел купить все необходимое. Он возвратился не больше, чем через десять минут, что доказывало — покупатели в магазине бросили один взгляд на него и сразу поняли, что в очереди к кассе он стоял в самом начале. По крайней мере, он снял кобуру с пистолетом, прежде чем войти — думала Милла, иначе возникла бы массовая паника.

Диас купил бутылку воды, пакет марлевых подушечек, тюбик мази с антибиотиком, бинты, пластырь, дешевую юбку и блузку. Она хотела было сказать, что блузки будет достаточно, чтобы закрыть пятно, но посмотрела вниз и поняла, что юбка тоже закапана кровью.

Диас проехал на стоянку позади магазина, подальше от толпы покупателей, и поставил грузовик так, чтобы, насколько возможно, их не было видно. Милла хотела было открыть пакет с марлей, но он все забрал и сказал:

— Просто сиди смирно.

Диас намочил кусок марли и положил на рану, затем взял ее руку и положил сверху.

— Держи так.

Она так и сделала, нажимая сильнее, чтобы остановить кровотечение, которое замедлилось, но не остановилось полностью. Он намочил марлю и стал вытирать ее шею и грудь, смывая засохшую кровь. Его пальцы отстраненно опустили перед ее платья вниз к краю лифчика.

— Хорошо, теперь дай мне посмотреть, — сказал он, убирая ее руку с пореза, отогнул марлю и буркнул удовлетворенно. — Неплохо. Зашивать не надо, но я купил несколько скрепляющих пластырей на всякий случай.

Он намазал рану антибиотиком и прилепил пару пластырей, чтобы скрепить края разреза. Потом прикрепил лентой марлю, чтобы туда не попала грязь. Закончив, он сказал:

— Используй остальное, чтобы помыть руки перед тем, как переодеваться.

Милла так и сделала, радуясь, что может смыть кровь, но сказала:

— Мне не нужно переодеваться, я могу ехать домой и так.

— Ты хочешь пересечь границу в окровавленной одежде? Не думаю. И мы еще где-нибудь поедим, прежде чем возвращаться.

Милла была настолько измотана, что забыла о переходе границы. Она закончила мыть руки, затем вынула юбку и блузку из сумки и оторвала ценники.

— Отвернитесь.

Диас засмеялся, вышел из машины и встал спиной к окну. Мгновение она не шевелилась, хлопая глазами в удивлении. Он действительно засмеялся? Он говорил, что умеет смеяться, но она, в действительности, не поверила ему — но теперь она услышала это собственными ушами.

Господи. Его рука обнимала ее, его пальцы опускали перед ее платья. Ее голова была на его плече, ее ногти вонзались в его грудь.

Эта близость толкала ее по наклонной плоскости, одно цепляло другое, и сегодня она, незаметно для себя, соскользнула опасно далеко. Его объятия казались таким естественным, его плечо таким успокаивающим и готовым поддержать ее, будто созданным для нее.

Милла поспешно стянула платье через голову, затем надела блузку и влезла в юбку. Обе были маловаты, но сгодятся добраться до дома. Одевшись, она постучала в окно костяшками пальцев, и Диас вернулся в машину.

— Что бы ты хотела съесть?

У нее бурчало в животе, ясно сигнализируя, что необходимо поесть, даже если она не уверена, может ли удержать вилку.

— Все равно. Фаст-фуд сгодится.

Вместо фаст-фуда он остановился около фонды, одного из многих маленьких семейных ресторанов. Снаружи в тенистом дворике стояли три стола, и он повел ее туда. Официант, высокий молодой человек, вежливо отводил взгляд от повязки на шее Миллы. Она заказала блюдо из тунца и воду; Диас выбрал энчиладас и темное пиво.

Пока они ждали, когда принесут еду, она играла салфеткой, сворачивая и разворачивая ее. Блузка нервировала Миллу, она была более облегающей, чем ей хотелось бы. Диас безмолвно наблюдал за ней, и, не в силах игнорировать его, она сказала:

— Вы здесь совсем как дома.

— Я родился в Мексике.

— Но вы сказали, что вы — американский гражданин. Когда вы получили гражданство?

— Я с ним родился. Моя мать была американкой. Просто случилось так, что она была в Мексике, когда я родился.

Значит, у него было двойное гражданство, как у Джастина.

— А Ваш отец?

— Мексиканец.

Она заметила, что он говорил в прошедшем времени о матери и в настоящем — об отце.

— Ваша мать умерла?

— Несколько лет назад. Я не уверен, что они были женаты.

— Вы хорошо знаете своего отца?

— В детстве я жил половину времени с ним. Это было лучше, чем жить с матерью. Как насчет тебя?

Очевидно, это было все, что он был готов рассказать о себе. Тем не менее, откровенность за откровенность, и она рассказала ему о своей семье, и об отчуждении между нею и ее братом и сестрой.

— Это очень расстраивает маму с папой, — сказала она. — Я точно знаю. Но я просто не могу быть рядом с Россом или Джулией без того, чтобы…

Она покачала головой, не в силах найти правильное слово. Она не хотела причинять боль никому из них, все же в то же самое время ей хотелось как следует постучать их головами обо что-нибудь твердое.

— У них есть дети? — спросил он.

— У обоих. У Росса трое, у Джулии двое.

— Тогда они должны быть способны понять, что ты чувствуешь.