Несущая свет. Том 2 - [57]

— Все это похоже на то, как будто в глубине души он воспринимает тебя скорее как собственного отца, обладающего непререкаемым авторитетом, нежели как друга.

— Совершенно верно. Теперь ты понимаешь, что я не могу бежать в безопасное место, потому что любой совершенный им поступок будет мучить меня, я буду терзаться мыслью, что — останься я в Риме — я, может быть, сумел бы предотвратить или смягчить его. Мы как будто скованы одной цепью. Богини Судьбы словно дразнят нас, взрослых, теми несбыточными мечтами, которые одолевали нас в юности! Раньше я посчитал бы должность советника Императора благородной и благодарной, требующей знания философии. Но мрачная действительность не оставляет больше места для иллюзий — на этой должности я вынужден быть интриганом, старающимся перехитрить и обвести вокруг пальца жестокое хитрое чудовище.

— Я мог бы попытаться уверить тебя в том, что ты с блеском справишься с делом, за которое большинство людей просто побоялось бы взяться. Но я не стану говорить ничего подобного, потому что очень боюсь за тебя и печалюсь о твоей судьбе.

— Печалиться следует тогда, когда битва уже проиграна, а не тогда, когда только разрабатывается стратегия дальнейшей борьбы! Но я хочу, чтобы ты знал еще кое-что на тот случай, если я сделаю роковую ошибку в ближайшие дни, — и Марк Юлиан понизил голос до шепота, хотя рядом не было никого, кто мог бы услышать их, кроме любопытного оленя, подкравшегося к ним сквозь заросли кустов олеандра. — Тит описал несколько попыток Домициана, покушавшегося убить его, в своих письмах к наложнице Веспасиана, Каэнис. Это увеличивает наши шансы на успех, когда мы начнем наконец открыто действовать и раскроем гвардии глаза на все злодеяния Домициана. Из этих сообщений мы, возможно, сможем установить и способ убийства Тита. Я знаю, что эти письма заперты в какой-то кладовой, находящейся в подвальных помещениях Дворца, но чтобы точно установить их местонахождение необходимы время и терпение. Домициан подозревает, что такие письма существуют, но не знает об этом наверняка. Мы должны пустить слух о том, что они действительно существуют и не жалеть сил на их поиски.

* * *

В десятом часу дня Марк Аррий Юлиан занял свое место за столом Императора в пиршественном зале Дворца Августа, по правую руку Домициана. Семьсот приглашенных на этот пир гостей располагались на огромном пространстве залы, размеры и великолепие которой поражали воображение человека; высокий сводчатый потолок был так же далек от возлежащих пирующих, как небеса; массивные колонны из красного гранита играли отблесками в свете хрустальных светильников; три расположенных в центре фонтана, украшенных изваяниями нимф, извергали мощные струи воды, падавшие в опаловые с молочным оттенком чаши; стены из нумидийского мрамора с красными прожилками, украшенные рельефными пилястрами, были отполированы до зеркального блеска; вокруг — по периметру всего помещения — в нишах располагались статуи богов и героев, выполненные из базальта. Повсюду виднелись роскошные цветы на фоне драпировок из шелка, тихая музыка сливалась с серебристым журчанием воды. На женщинах блестели роскошные украшения, усыпанные драгоценными камнями. Однако все это сияющее великолепие не могло заглушить чувства тревоги и рассеять мрачные тени, присутствие которых было ощутимо в этой зале; казалось, сам воздух был насыщен запахом крови, словно воздух над полем битвы. Эта угрюмая тень падала от самого Домициана: было невозможно выбросить из головы страшное преступление, слухи о котором омрачили начало его правления.

Домициан усадил за свой стол восемь избранных гостей, выбрав их с тем расчетом, чтобы произвести на окружающих впечатление человека культурного и образованного. Марк Аррий Юлиан чувствовал себя в этот вечер своего рода сценической декорацией, на фоне которой решил покрасоваться сам Император, желавший, чтобы о нем говорили как о друге ученых и философов. Место Сатурнина осталось за ним только потому, что среди его клиентов находился маститый драматург, особо ценившийся при дворе. Время от времени Сатурнин бросал на Марка Юлиана беспокойные взгляды, по-видимому, тревога снедала его. Рядом с Сатурнином возлежал Лициний Галл, который заслужил свое место тем, что был знаменитым гурманом — говорили, что отведав устрицу, он мог по ее вкусу назвать ту бухту или залив, откуда она попала на стол. Юнилла не получила в этот вечер права сесть за один стол с Императором — Марк Юлиан решил, что это без сомнения было следствием ее выходки, о которой много говорили в Риме, произошедшей на одном из частных увеселительных вечеров Домициана; на этом вечере Юнилла, основательно подпив, скатилась со своего пиршественного ложа прямо на известного поэта и литератора Мило и на глазах у ошарашенных, однако горящих любопытством друзей Домициана, начала самым бесстыдным образом совокупляться со знаменитым сочинителем, причем воспринимала это в своем затуманенном винными парами мозгу как сладкий десерт, полученный после обильных угощений. По левую сторону от Домициана возлежала сейчас его шестнадцатилетняя племянница, Юлия, дочь Тита, убитого им брата. Расточаемые ей Императором щедроты и нежности далеко превосходили обязанности доброго дядюшки и выходили подчас за рамки приличия. Юлия была хрупким нервным существом, внимательно исподтишка наблюдавшим за всеми присутствующими. В отличие от Юниллы, в натуре Юлии ощущалась аристократическая струнка, она была склонна к задумчивости. Ее высокий аристократический лоб, изящно выгнутые брови, сложная прическа, бело-розовая шея делали Юлию похожей на цветок, чуждый этому миру. Похоже, ничто не удивляло девушку, ничто не могло повергнуть ее в изумление — она слишком привыкла к придворной жизни, попав ко двору еще в детские годы.