Нестрашный мир - [23]

В слове "прожить" и полнота осмысления, и внезапные озарения».

Фридл Дикер-Брандейс

Я расскажу вам о том, как год работала в детском доме для «особенных детей». Дом находится в маленьком городе N, это примерно три часа езды от Санкт-Петербурга. Про детский дом я узнала от Сабины, волонтёра из Германии, которая там работала. В Германии существует благотворительная организация, она организует помощь этому дому: оплачивает жизнь волонтёров в России, покупает для детей инвалидные коляски и другие средства реабилитации. Организацию основала Марианна Майер, эрготерапевт из Германии. Первые немецкие волонтёры появились в детском доме больше десяти лет назад, с тех пор они приезжают каждый год на год: когда срок кончается, их сменяют новые волонтёры. Кроме того, организация связана с немецкой школой эрготерапевтов, поэтому ежегодно двое или трое выпускников этой школы на полгода приезжают в детский дом работать с детьми. В этом году на разные сроки приезжали Майке, Амрай, Тина, Бритта, Юлия, Сабина и Дагмар. Таня, Света и я стали первыми в этом детском доме русскими волонтёрами.

Я пришла в детский дом, настроившись на трагическое восприятие всего, что увижу. Приготовившись к борьбе с персоналом, который, я была уверена, делает всё неправильно и не понимает, что на самом деле нужно детям. Оглядываясь на начало волонтёрского года, я удивляюсь, как сильно с тех пор изменился мой взгляд на вещи. Я поняла, что главное в нашей работе – не борьба, а жизнь, гармоничное сосуществование в одном пространстве, и надо, чтобы все, кто работает с детьми: нянечки, медсестры, воспитатели, врачи и волонтёры, старались понимать друг друга, помогать друг другу, словом, работать вместе.

В детском доме три корпуса. Здесь все ребята – особенные, но наши подопечные из 1-го корпуса – самые особенные. По-научному они называются «дети с множественными нарушениями в развитии». Наши ребята, за редким исключением, не умеют ходить и говорить. Есть ложкой. Одеваться. Кто-то не видит. У многих эпилептический синдром. И почти ни к кому не приезжают родители, потому что большинство детей – отказные. Когда они вырастают, их переводят в психоневрологический интернат – ПНИ, и там они живут всю оставшуюся жизнь. Всё это очень тяжело. Меня часто спрашивают: «Как ты можешь работать в таком месте? Там же у кого угодно пропадёт способность радоваться! Но именно здесь, где каждый день сталкиваешься с болью и безысходностью, собственной беспомощностью, вопросами «зачем всё это?», «за что им всё это?», «что я смогу им дать?» и «не лучше ли совсем ничего не давать, если я не в состоянии дать этим детям единственное, в чём они действительно нуждаются, – любовь и заботу на всю жизнь?» – так вот, именно здесь я научилась радоваться так, как не умела никогда.

Мои дети – самые сильные люди из всех, кого я знаю. Они принимают жизнь такой, какой она к ним приходит, и учатся находить в ней радость. Целый год они учили этому и меня.

Нестрашный мир

Письмо

Дорогая Маша!

Ты часто говорила, что тебе нужен дневник. Сейчас у тебя есть один! Здесь место для твоих мыслей и идей. Скоро я действительно уезжаю домой в Германию… Но надеюсь, я смогу приехать в Россию снова через один или два года. Я никогда не буду забывать время в детском доме. Я никогда не буду забывать эту страну и этих людей. И я не буду забывать тебя. Мне очень много даёт то, что я знаю, что есть другие «сумасшедшие» на земле. Я очень, очень рада, что ты будешь заниматься в детском доме с Витей, Валерой и, и, и…

Счастливо,

Сабина.

Автобус

Как мне живётся? Не знаю, как тебе ответить! Наверное, всё-таки радостно. По крайней мере – большую часть времени. До октября следующего года я буду работать в детском доме для детей-инвалидов. Детский дом – в городе N, в трёх часах езды от Петербурга.

В общем, каждый вторник мы с Таней едем на автостанцию – это самый край города, почти конец мира. Там очень чувствуешь, что город кончается и ты сейчас уедешь. На автостанции как-то уже совсем не по-питерски себя ощущаешь. Темно. Выйдешь на площадь, где автобусы, – и видишь огни на горизонте, уже непонятно, что – то ли окна, то ли линии электропередачи, а может – поезда.

Нас провожает Сашка. Подходит автобус, мы протискиваемся на свои места. Уют, тепло, впереди трёхчасовая дорога через посёлки, сосновые леса, снег, темноту, уютная зимняя дорога. Автобус трогается, и в салоне почему-то всегда выключают свет. Если мне хочется читать, я достаю из кармана фонарик, подарок Сашки. Таня всегда говорит одно и то же: «Зачем долго мучиться, фонариком глаза портить, лучше сразу пальцем ткнуть».

Едем. Автобус описывает круги по эстакадам. А потом ныряет в лес, а я – в странное состояние, что-то среднее между дремотой и явью. Если и очнусь, то только во время пятиминутной стоянки: может, выйду, куплю в пустом магазинчике банку колы. И снова дремлю. Опять остановка – два ряда пятиэтажек среди тонкого прямого соснового перелеска. Ярко светятся окна. Кто здесь, в лесу, живёт? Но явно кто-то живёт. Люди выходят. А кто-то выходит и вовсе в полную темноту, на невидимой остановке – тоже здесь живёт.