Неспящая душа - [5]

   — Я любила своего супруга, — произнесла Енская.

   — Ваш муж не любил карты? Это правда? - поинтересовался я.

   — Да, всё верно... с картами у него были связаны неприятные воспоминания, — ответила Енская, — на мой взгляд, нелюбовь к картам похвальна...

   Сестра молча смотрела на Енскую, по взгляду барышни я понял, что она не разделяет мнения старшей сестры.

   — Вы не согласны с этими словами? - спросил я её.

   — Мне бы не хотелось ранить мою сестру, — произнесла Аннет Каверина, — но нелюбовь Енского к картам стала подобна безумию. Он открыто преследовал всех картёжников Петербурга, двое из которых, благодаря его стараниям, отправились в тюрьму... А один бедняга покончил жизнь самоубийством... Енской боялся, что я могу стать женой картёжника - какая глупость!

   — Прости, но ты неправа! - перебила её сестра.

   — Сыщик должен знать и моё мнение! - гордо произнесла Каверина. - Я полагаю, что смерть твоего мужа связана с гибелью бедняги полковника. Енской многим не нравился, а полковник был его родственником и другом! Возможно, Енской поделился с ним о своих подозрениях.

   Вдова Енская промолчала.

   — Простите, но вы только что говорили о своих подозрениях относительно дочери полковника, — напомнил я Кавериной.

   — Насколько мне известно, сыщикам необходимо несколько версий, — с дерзкой улыбкой ответила девушка, — вы должны быть благодарны мне за две идеи... А что из них истинна — вам решать!

   — Мне остаётся только поблагодарить вас, — ответил я почтительно склонив голову.

   Барышня торжествующе взглянула на сестру.

   — Мой муж был хорошим человеком, — повторила Енская.

   Не в силах более сдержать слёз, она, извинившись, вышла из гостиной.

   — Мне не хотелось говорить этого при сестре, — быстро произнесла Каверина полушёпотом, — но Енской был очень суровым и жестоким человеком. Возможно, таким его сделали жизненные невзгоды, но он дурно обращался с моей сестрой.

   — Дурно обращался? - я попросил уточнить, подобные выводы можно истолковать по-разному.

   — Во-первых, Енской был прижимист, но не скупец...

   — Он ограничивал супругу в средствах?

   — Нет... не особо, но требовал постоянных отчётов... Ещё Енской желал от супруги беспрекословного послушания - для меня это было бы очень унизительным. Он пытался заставить и меня подчиниться его воле, но у меня не столь кроткий нрав, — она гордо улыбнулась.

   О нраве красавицы Кавериной судачило всё водяное общество, некоторые дамы даже боялись даже заговорить с Аннет, чтобы не получить в ответ меткую колкость.

   — Он контролировал каждый шаг супруги? - спросил я.

   — Верно, именно так! - ответила Каверина.

   — Ваша сестра оставалась довольна подобной жизнью? - я знал, что многие дамы любят, когда их чрезмерно опекают.

   — Поначалу подобный контроль очень нравился моей сестре. Вы же видели, какого она нрава! Она очень робкая и нерешительная, она не может даже распоряжаться со слугами. Ей был нужен именно такой супруг.

   — Потом опёка ей наскучила?

   — Нет, не в этом дело... Енской начал вести себя слишком грубо, он требовал от неё полного послушания. Без него супруга не смела даже заказать себе платье: цвет, ткань фасон платья - всё согласовывалась с ним. А также обувь, украшения и причёска — должны быть полностью одобрены супругом. Однажды она осмелилась приколоть к платью белую розу! Какой разразился скандал!

   Каверина вздохнула.

   — Мне было очень жаль свою бедную сестру, — произнесла Аннет печально, — даже для её кроткого нрава подобный контроль показался тиранией. В обществе она усиленно старалась казаться довольной своей супружеской жизнью, но я слышала, как она украдкой плакала, запершись в своей комнате...

   Я поблагодарил Аннет Каверину за откровенность.

   — Простите, — обратился я, уходя, — я слышал о самоубийстве одного знатного господина, который оказался карточным шулером... Не его ли разоблачил Енской?

   Каверина помрачнела.

   — Да, всё верно, речь шла именно о нём...

   Журавлёв, один из наиболее неприятных мне светских хлыщей, старался держаться с холодной учтивостью. Его семья добилась привилегий благодаря деньгам, полученным за счёт ростовщичества, чего новоиспечённый светский господин не любил вспоминать. Он встретил меня в халате за утренним кофе, хотя время уже было далеко за полдень. Несмотря на домашний наряд, его лицо было напудрено и нарумянено, а завитые волосы тщательно напомажены.

   — Я веду следствие смерти полковника Суханова, — произнёс я, — позвольте узнать, где вы были в утро его смерти?

   — Я поспал почти до обеда, — ответил он, — не пристало подниматься слишком рано!

   Сделав глоток кофе, он окинул меня гордым взглядом. Не знаю, какая гримаса невольно промелькнула на моём лице, но Журавлёв поспешил отвести взор и явно стушевался.

   — Это возмутительно! - наконец, произнёс он. - Как вы смеете подозревать добропорядочных людей в убийстве!

   — Служба обязывает, — ответил я кратко.

   — Ах, служба...

   На ухоженном лице собеседника промелькнула тень презрения.

   — Вы были знакомы с господином Енским? - спросил я.

   — Нет, не имел чести знать, — ответил Журавлёв.