Неспокойные воды Жавель - [29]

– Может, я и глупенькая, но она-то со своим даром ясновидения все равно не может знать, кто к ней пришел. Вот увидите, правду ли я говорю.

Но мы ничего не увидели, ибо никто не откликнулся и не задал нам никакого вопроса. Я снова потянулся к звонку и на этот раз долго держал палец на кнопке. В ответ – ни звука. Свет на лестнице погас. Я снова его включил.

– Ладно,– сказал я.– Она пошла в кино или на Зимний велодром. Что ж, придется подождать ее.

– Здесь, на лестнице? – спросила девушка, плотнее запахивая ворот плаща на закрывавшей ей шею косынке.

– Я не прощу себе, если вы простудитесь. Будем ждать у нее. Заодно и кофейку ее попробуем. Кофе у нее отменный.

– У вас есть ключ?

– Да.

Она знала меня не первый час, чтобы ничему уже не удивляться. Я вынул «ключ» из кармана и, не показывая его своей спутнице, попробовал, не поддается ли замок. Свет снова погас. Жанна опять включила его. Я не шибко продвинулся в своей работе. Девушка решила познакомиться с ней поближе.

– Но,– воскликнула она,– но… это же не ключ!

– Это трубкочистка-открывалка-отмычка-консервный нож-зубочистка. Я называю это просто ключом. Так короче.

Она забеспокоилась.

– О! Но это же… это же…

– Это противозаконно. Однако между людьми, которые знают друг друга да к тому же еще отличаются одинаково оригинальными вкусами…

– Нам не миновать неприятностей, месье Бюрма,– простонала она.

– Никаких неприятностей,– успокоил я ее. И она тут же успокоилась. Она была молода. Ее одолевал страх и вместе с тем захватывала радость приключения, это последнее чувство, несомненно, пересиливало.– Жо – старинная моя приятельница и все-все понимает,– продолжал я.– Она не осудит мои методы. И даже независимо от того, понравится ей это или нет, я не хочу ее проворонить и не собираюсь откладывать наше свидание. По дороге я все обдумал. Начало делу Демесси было положено здесь, я в этом уверен. Именно после того, как Демесси побывал у этой ясновидящей с определенной целью по делу, которому не дал хода, в жизни его произошли перемены, которые и привели к сегодняшней драме. Взять хотя бы духи, подаренные вам, он их дарит, так или иначе соединяя их с именем Жо. Именно эти духи употребляет женщина, которая его шлепнула. И ухлопали его в таком месте, куда ходят арабы. А Жо наполовину арабка. Все это, видимо, одна цепочка. Вот почему я не желаю больше торчать тут. Если Жо дома и не хочет отвечать, она поплатится за свое молчание. А если ее нет, мы подождем, когда она вернется.

Ее не было, ибо, войдя в прихожую, я наткнулся на подставку для зонтиков, и поднявшийся шум должен был бы привлечь ее внимание, и она непременно появилась бы с кочергой или какой иной хозяйственной утварью. Я включил свет, и мы прошли в салон, где обычно дожидались посетители, а оттуда в спальню. Кровать была пуста, может, конечно, и не так убрана, как сделал бы это специально обученный лакей, но, во всяком случае, она не была разобрана.

– Так я и думал,– сказал я.– Она куда-то ушла. Если она была на спектакле, то здесь ее ждет еще одно развлечение.

– Она сочтет нас, пожалуй, нахальными,– с явным смущением заметила Жанна.

– Да не изводите вы себя. Прежде чем сварить нам кофейку, не хотите ли заглянуть в ее кабинет, где она принимает своих посетителей? В логово, где стоит треножник… берлогу пифии… Почтенной прорицательницы. Пошли поглядим. За показ денег не берут, а посмотреть стоит. Прошу вас, дамы и господа.

Я толкнул дверь, поискал выключатель, щелкнул им. Плафон осветил святилище, затянутое черной материей, украшенной знаками зодиака. Жанна раскрыла рот до размеров печи. Бросившись к ней, я с силой зажал его рукой, чтобы вовремя остановить готовый вырваться крик. Жозефину это все равно не разбудило бы, однако следовало уважать покой других жильцов этого благопристойного дома. К тому же можно было и впрямь схлопотать себе неприятности, тогда как ясновидящей они отныне уже не грозили. Голова Жанны качнулась, лицо позеленело. Тело ее обмякло, стало тяжелым. Я поддержал ее, чтобы она не рухнула ничком, затем осторожно опустил на пол – она была в обмороке.

Оставив ее без сознания в уголке, я пересек комнату, где царил страшный беспорядок. Подогнув под себя правую руку, Жозефина лежала на спине возле стола, среди опрокинутых табуретов, бумаг, разбросанных гадальных карт и осколков стеклянного шара. Если лица ее почти не было видно под крепко завязанным кляпом, то этого никак нельзя было сказать об остальных частях тела. Полуголая в своем распахнувшемся кое-где халате, со свисающей из лопнувшего лифчика тяжелой грудью и торчащими из-под задранных юбок раскоряченными ногами, она выглядела до смешного непристойно. Открывшаяся мне картина наводила на мысль о преступлении на сексуальной почве, и я сразу подумал о Демесси, Демесси, который, судя по всему, был травмирован беременностью своей сожительницы, Демесси, которому, казалось, осточертела эта самая сожительница, Демесси, которому, по словам его приятелей по цеху, «не давали покоя» женщины, Демесси, который стащил у Жанны не совсем приличную фотографию с определенной целью. И все-таки Демесси наверняка был тут ни при чем, и вполне возможно, что в преступлении этом вообще никакого садизма не было. Наклонившись, я схватил труп за волосы, чтобы повернуть голову. Не исключено, что ясновидящая умерла, задушенная кляпом, но вначале она получила чудовищный удар по затылку. Точь-в-точь как Демесси. А что, если та милая женщина… С запоздалой дрожью я потрогал собственную шишку. Своею жизнью я, верно, был обязан рефлексу, заставившему меня уклониться от удара, а может быть, своей башке, которая, подвергаясь постоянным преследованиям, научилась сопротивляться.