Неспокойные воды Жавель - [24]

Совершенно ошеломленный, я встал. Прислонился к стене и попытался прийти в себя, глубоко втягивая воздух. В двух шагах от меня что-то, по всей видимости моя шляпа, выделялось более темным пятном на фоне окружающего полумрака. Я глядел на нее невидящими глазами. Человек на железной кровати, с каркаса которой свешивался плоский, как доска, матрас, не шевелился. Я вытащил свою пушку, дабы отразить в случае необходимости непредвиденный удар, подошел и склонился над этим типом. Света хватало, чтобы различить его черты, не спутать его лицо с кофейной чашкой. То был Поль Демесси. Демесси или кто-то другой, чертовски на него похожий. Ибо в последний раз, когда я видел Демесси, он был не так бледен и гораздо более подвижен. Правда, с тех пор… Ну что ж, дело его было дрянь, просто дрянь, до последней степени дрянь, но зато теперь по крайней мере все более или менее прояснялось. И не было никаких причин отказываться от полного прояснения этого дела, тем более что вокруг меня кое-кто начал давать дуба и в ход пошли дубинки.

Демесси был мертв, мертвее и быть уже не могло, даже если бы его мать решилась в свое время, когда носила еще его во чреве, прибегнуть к особым услугам ясновидящей Жозефины.

Так-то вот!

И теперь не оставалось ничего другого, как извлечь наибольшую выгоду (?) из сложившейся ситуации. При том положении, в котором я очутился… уберусь я чуть раньше или чуть позже… к тому же то, что мне предстояло сделать, займет не так много времени.

Я подошел к двери, от всей души желая, чтобы тот тип, уходя, не запер меня здесь в обществе жмурика. Нет. Я повернул ручку, и дверь отворилась. Ключ по-прежнему торчал в замочной скважине. Я вынул его. Прислушался. Ничего особенного, какие-то шумы, но самые обыкновенные. Те самые, что сопутствовали мне с той минуты, как я вошел в этот дом. Точно такие же и к тому же, как прежде, немногочисленные. Ничего нового или внушающего тревогу. Я вернулся в комнату и заперся изнутри.

Окно выходило на улицу. А точнее, на древесно-угольный склад, в этот час совершенно безлюдный. На фоне неба виднелась островерхая крыша ангара. И ни души в этих сверхтемных глубинах. Нечего было опасаться нескромных глаз; следить за мной было некому. Можно было бы зажечь свет, если бы в этой комнатенке отыскался какой-нибудь огарок. Я отправился на поиски выключателя. И нашел-таки его, хотя он едва держался. Я повернул выключатель, и на потолке вспыхнул свет, как и следовало ожидать, желтый и анемичный, похоже, такие лампочки слабого напряжения фабрикуются исключительно на потребу хозяев ночлежек, будь то арабы или овернцы.

Преодолев отвращение, я вернулся к Демесси и полностью открыл его тело, швырнув в сторону изъеденное молью одеяло. И правда, Демесси одет был что надо. Тут уж ничего не скажешь. Светлый костюм в клетку, сшитый, видимо, на заказ. Вполне сгодится для гроба. Я посмотрел, что с ним все-таки приключилось. Свернувшаяся кровь (вот только нельзя определить, давно ли) застыла на подушке, там, где покоилась его голова. И немного крови было на простыне, в области поясницы. Подушка и простыня вовсе не нуждались в дополнительных пятнах, чтобы превзойти все допустимые границы грязи. Я осторожно подвинул тело, повернув его на бок и поддерживая в таком положении. Демесси схлопотал классный удар по затылку. Он, верно, здорово прочувствовал его, если только не умер сразу. Надо будет проверить. На его великолепном новеньком пиджаке красовалась дыра возле лопаток, и почти по всей спине расползлось кровавое пятно. Ему, стало быть, всадили еще и нож. Это мне совсем не нравилось. Демесси, верно, тоже это не понравилось, но ему в отличие от меня не приходилось подгонять все под наспех придуманную теорию. Я положил труп в изначальное положение и обыскал его. Черта с два. В карманах было пусто. Я набросил на него одеяло примерно так, как было, когда я пришел.

В углу комнаты стоял хромоногий шкаф. Я открыл его. На полке лежал чемодан, содержимое которого я проверил. Тряпье, одно тряпье – то самое, которое описывала Ортанс, то есть одежда, в которой он ушел в тот день с улицы Сайда, чтобы никогда уже не вернуться, и еще другое – рабочие комбинезоны, на редкость замызганные. Я в самом деле не понимал, что все это означает. И у меня не было времени подумать над этим. Я исследовал карманы всех этих тряпок и ни черта, конечно, не нашел.

Поставив чемодан обратно в шкаф, я закрыл его, подобрал свою шляпу, все еще валявшуюся на полу, выключил свет и, прежде чем рискнуть выйти в коридор, прислушался – нет ли чего подозрительного. Похоже, что не было. Я выскользнул наружу, придержав дверь, чтобы замок защелкнулся бесшумно, и удалился прочь, унося с собой ключ. Он мне еще пригодится, если я вернусь… если надумаю вернуться. Без всяких заковык и неприятностей я выбрался на улицу Паен, унылую и пустынную, пронизанную резким ветром.

Я добрался до своей колымаги, сел за руль и, очутившись в полном одиночестве на темной улице, попытался дать роздых себе и своей ушибленной черепушке. Двухцветная американская машина, у которой я припарковался, за это время отчалила. И я все думал, устыдила ли моя «дюга» ее владельца. И еще я думал о том, выплачивает ли служба социального обеспечения хоть какую-то толику оставшемуся в живых члену неузаконенного семейства в случае смерти другого. Я ничегошеньки об этом не знал. С ума сойти, сколько всяких вещей я не знал, если вдуматься хорошенько. Спустя какое-то время я закурил трубку, включил сцепление и взял курс на улицу Сайда.