Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия. - [8]

Еще хуже то, что если мы ухитряемся закодировать память, то исправить это бывает очень трудно. Возьмем, например, проблему, которая у меня была с фамилией моей коллеги Рейчел. Через пять лет после того, как она развелась с мужем и вернулась к своей девичьей фамилии, я все еще продолжал называть ее по-прежнему, поскольку привычка закрепилась. В то время как компьютерная память точна, человеческая память во многих отношениях подводит нас.

Компьютерная память работает хорошо, поскольку программисты организуют информацию как гигантскую карту: каждое наименование относится к особому месту, или «адресу» в компьютерных базах данных. С этой системой, которую я назову памятью почтового адреса, когда компьютер должен извлечь конкретные данные, он просто обращается по нужному адресу. (Карта памяти в 64 мегабайта содержит примерно 64 млн таких адресов, и каждый содержит одно «слово», образуемое набором из восьми бинарных цифр.)

Память почтового адреса столь же сильна, сколь проста; если ее использовать надлежащим образом, она позволяет компьютерам хранить практически любую информацию и почти абсолютно надежно; к тому же она позволяет программисту легко изменить любые данные; и если, скажем, Рейчел поменяла фамилию, то уже не обращаться к ней по старой. Не будет преувеличением сказать, что память почтового адреса – ключевой компонент практически любого современного компьютера.

Увы, у людей все не так. Иметь память почтового адреса было бы чертовски полезно для нас, но эволюция так и не обнаружила правильной части горной гряды. Мы, люди, редко знаем точно, если знаем вообще, где хранится информация (кроме чрезвычайно туманного представления, что «где-то в мозгу»), а наша память эволюционировала совершенно по другой логике.

Вместо памяти почтового адреса мы пришли к тому, что я называю «контекстуальной памятью»: мы извлекаем из памяти то, что нам нужно, используя контекст, или подсказки, которые намекают нам о том, что мы ищем. Словно всякий раз, когда нам нужен конкретный факт, мы говорим себе: «Привет, мозг, извини, что беспокою тебя, но мне нужны воспоминания о войне 1812 года. Найдется что-нибудь?» Часто наш мозг оказывает нам услугу, быстро и точно выдавая искомую информацию. Например, если я спрошу вас, кто режиссер фильма «Список Шиндлера», вы, возможно, сразу же ответите – хотя у вас будет самое смутное представление о том, где в вашем мозгу хранится эта информация.[7] Вообще, мы вытягиваем из нашей памяти то, что нам требуется, с помощью разных подсказок, и, если все идет гладко, нужная деталь просто «влетает» в наш мозг. В этом отношении доступ к памяти напоминает дыхание – по большей части все происходит само собой.

И что именно приходит в голову наиболее естественно, часто зависит от контекста. Мы вспоминаем быстрее всего то, что знаем о садоводстве, находясь в саду, а то, что знаем о приготовлении пищи, – на кухне. Контекст – иногда к добру, иногда нет, – один из мощнейших сигналов, действующих на нашу память.

Контекстуальная память имеет очень долгую историю; она обнаруживается не только у людей, но и у обезьян, крыс, мышей и даже у пауков и улиток. Ученые открыли первые доказательства силы контекстуальных знаков почти сто лет назад, в 1917 году, когда Харви Карр, студент знаменитого бихевиориста-психолога Джона Уотсона, проводил обычное исследование, которое подразумевало обучение крыс бегать по лабиринту. Неожиданно Карр обнаружил, что крысы очень восприимчивы к факторам, которые не имеют никакого отношения к самому лабиринту. Крысы, которых тренировали в комнате с электрическим освещением, например, во время теста пробегали лабиринт успешнее, чем те, которых тренировали при естественном освещении. Контекст, в котором тестировали крысу, то есть среда, к которой она привыкла, влиял на запоминание пробега в лабиринте, хотя освещение не имело отношения к задаче. Таким образом, стало ясно, что почти каждое биологическое существо для доступа к памяти в качестве главной силы использует контекст, независимо от того, относится он к делу или нет.

Контекстуальная память могла эволюционировать кружными путями, как вынужденный способ компенсации неспособности природы разработать систему памяти почтового адреса для доступа к хранимой информации, но тем не менее у системы, которую мы имеем, есть и очевидные преимущества. С одной стороны, вместо обращения ко всей информации, как это может делать компьютер, контекстуально зависимая память задает приоритеты. Она поставляет прежде всего то, что нам требовалось недавно, и то, что нам было необходимо раньше в ситуациях, подобных нынешней, – то есть именно тот тип информации, которая нужна нам больше всего. С другой стороны, контекстуально зависимую информацию можно искать параллельно с другой, и тогда это хороший способ компенсировать тот факт, что нейроны работают в миллионы раз медленнее, чем чипы памяти, используемые в цифровых компьютерах. Более того, мы (в отличие от компьютеров) не должны отслеживать детали нашего внутреннего оборудования; чаще всего для того, чтобы понять, что нам нужно, мы должны задать себе правильные вопросы, а не определять конкретный набор мозговых клеток.