Несовершенный человек. Случайность эволюции мозга и ее последствия. - [6]

может приводить к решениям в духе клуджа, еще не доказывает, что человеческий мозг – клудж. Но есть две веские причины считать, что это похоже на правду: относительная непродолжительность нашей эволюции и природа нашего генома.

Рассмотрим для начала короткий промежуток существования человека и что из этого вытекает. Бактерия живет на планете три миллиарда лет, млекопитающие – триста миллионов. Люди – максимум несколько сотен тысяч лет. Язык, культура и способность мыслить, вероятно, возникли только в последние пятьдесят тысяч лет. По меркам эволюции это время непродолжительное для отладки и достаточно долгое для накопления эволюционной инерции.

Между тем, хотя средний человек устраивает свою жизнь так, что она весьма сильно отличается от жизни средней обезьяны, геном человека и геном примата почти одинаковы. Человеческий геном, измеренный последовательностью нуклеотидов, на 98,5% идентичен геному шимпанзе. Из этого следует, что большая часть генетического материала эволюционировала в окружении созданий, не имеющих языка, культуры и разума. Это означает, что характеристики, которые мы считаем наиболее ценными, черты, которые больше всего выделяют нас как людей, – язык, культура, ясность мышления – должны были строиться на генетической основе, первоначально приспособленной совсем для иных целей.

В этой книге мы пройдем по наиболее важным ментальным сферам жизни человека: это память, убеждения, выбор, язык, удовольствие. И я покажу вам, что каждая из них изобилует клуджами.

Бывают блестящие люди, а бывают тупицы; одни ударяются в религию, другие впадают в разрушительную наркозависимость, а кто-то не может жить без ночных радиопередач. У всех у нас есть слабости – не только у работяг, мечтающих выпить в конце недели, но и у врачей, юристов, политических лидеров, о чем свидетельствуют, например, книги Джерома Групмэна «Как думают доктора» и Барбары Такман «Марш глупости». В традиционной теории эволюции много говорится о том, как естественный отбор шел по пути лучших решений, но куда меньше – о том, почему человеческий мозг подвержен постоянным ошибкам.

В книге я размышляю о том, почему наша память так часто нас подводит и почему мы нередко верим тому, чего нет, и не верим в то, что есть. Я пытаюсь разобраться, почему половина американцев верит в привидения и как получается, что почти четыре миллиона человек на голубом глазу утверждают, что их похищали космические пришельцы. Я показываю, как мы тратим (и часто зря) наши деньги, почему бросаем их на ветер и почему мы считаем, что постное на 80% мясо гораздо предпочтительнее мяса, в котором 20% жира.

Я исследую происхождение языков и объясняю, почему язык часто неправилен, непоследователен, неточен и в связи с этим почему такое предложение, как «People people left left», сбивает нас с толку, хотя это всего лишь четыре слова. Я рассматриваю также, что делает нас счастливыми и почему. Часто говорят, что удовольствие существует для того, чтобы направлять развитие видов, но зачем, например, мы проводим столько часов перед телевизором, который никак не улучшает наши гены? И почему душевные болезни распространены настолько, что затрагивают так или иначе почти половину населения? И почему, в конце концов, невозможно купить счастье?

Клудж, клудж, клудж. В каждом случае я покажу, что лучше всего мы способны понять наши ограничения, рассмотрев роль эволюционной инерции в формировании человеческого мозга.

Это вовсе не означает, что когнитивная причуда не может иметь своих плюсов. Оптимисты часто находят некоторое утешение даже в наших самых тягостных ментальных ограничениях: коли память плоха, так это для того, чтобы защитить нас от душевной боли; если язык туманен, то лишь затем, чтобы мы могли говорить «нет», не говоря «нет».

Что ж, так бывает; но есть разница между способностью использовать неоднозначность высказывания (скажем, в поэзии или из вежливости) и неумением изъясняться внятно. Если наши слова можно истолковать неправильно, хотя мы хотели выразиться ясно, или наша память подводит нас даже в минуту, когда на кону чья-то жизнь (например, когда свидетель дает показания на суде), – самое время подумать об умственном несовершенстве человека.

Я не хочу выплескивать ребенка вместе с водой или даже предполагать, что клуджи численно превосходят более благополучные формы адаптации. Биолог Лесли Оргел писал: «Мать-природа умнее, чем мы», и по большей части так оно и есть. Ни одного человека нельзя и рядом поставить с ее делами, и в большинстве своем создания природы, если и не совершенны, то целесообразны. Но такая аргументация может завести нас слишком далеко. Когда философ Дэн Деннет говорит, что «снова и снова биологи, сбитые с толку явными образцами плохого дизайна в природе, в конечном итоге приходили к мысли, что они постигли ее изобретательность, гениальность и глубину замысла, которые обнаруживают творения матери-природы», – это преувеличение. В век, когда машины способны превзойти человека в интеллектуальном соревновании, начиная от шахмат и заканчивая статистическим анализом, можно поразмышлять о других способах решения когнитивных проблем физическими системами, и природа не всегда окажется победителем. Вместо того чтобы