Несовершеннолетняя - [4]

Комнату разгородили пополам большим шкафом и диваном с высокой спинкой. Стало некрасиво и тесно. Няня Дуня сказала:

— В цирке, прости Бог, и то небось лучше. Может, ты хотишь, чтобы я тебе, как птица, через небель летала?

— Сейчас сделаем проход, — терпеливо объяснил папа.

— Не нужон мне твой проход, — неумолимо продолжала няня. — Я тоже замуж пойду.

Она сдвинула грудью комод и ушла в кухню. Там она принялась готовить котлеты и шумно утиралась фартуком, чтобы привлечь сочувствие соседок.

Папа попытался один отодвинуть диван и отломил валик. Они с Марианной подняли его и кое-как приладили к месту. Потом папа оглядел свои серые от пыли, единственные брюки, сел и вздохнул.

Вечером он отправился за Ангелиной. Няня Дуня с Марианной не ложились спать и ждали, когда под окном зарычит такси, на которое папа занял у няни три рубля.

На другой день няня Дуня взяла грех на душу и заглянула к новой хозяйке в тяжелый потертый чемодан. Разочарование было полное: чемодан был доверху нагружен альбомами. А в альбомах — фотографии артистов и вырезки из газеты «Вечерняя Москва» с кинорекламой.

Няня Дуня приняла сначала артистов за Ангелининых кавалеров, но потом разобралась и сказала только:

— Тьфу! Двадцать пять лет, а в голове глупость. Ох, как и жить будем?..

Марианне тоже очень хотелось посмотреть. Но она только совестливо заглянула раза два через нянино плечо и отошла. Весь вечер она мучилась: как попросить молодую мачеху показать ей артистов, не выдав при этом няню Дуню? Наконец спросила осторожно у Ангелины:

— Вы любите переводные картинки делать? Или смотреть фотографии? А то просто нечем заняться…

Раньше вечерами все они — папа, няня, Марианна, а иногда еще соседка, заведующая аптекой, — играли в цифровое лото или в карты. Когда папа проигрывал, няня Дуня каждый раз приговаривала:

— Козыри свежи, а дураки все те же. Накась, сдай!

Теперь в комнате было тихо: Ангелине нужно было готовиться к экзаменам на курсы иностранных языков. Она располагалась на диване с оторванным валиком, из-под халата белели ее маленькие полные ноги. А яркие, намазанные краской губы беззвучно шевелились.

Мешать было нельзя. Только няня Дуня нет-нет да и позволяла себе сказать что-нибудь важное:

— С мясом чтой-то плохо стало. Потроха нонче у рынка давали, так что творилось — не дай Бог!..

— Да? — словно радуясь, что может на минутку оторваться от словаря, удивлялась и Ангелина. — А зачем нам потроха?

Первого июня праздновали Ангелинино двадцатипятилетие. Папа купил ей кольцо с большим красным камнем. Но через несколько дней Ангелина отправилась, взяв с собой Марианну, на пляж, и кольцо это уплыло с ее маленького пальца. Няня Дуня не утерпела и заявила папе:

— Покойница твоя этот супер как глаз бы берегла. Нашел ты себе Растереху Петровну!

Папа сделал вид, что не понял. Но няня жалости не знала. В тот же день за обедом сказала Марианне:

— А мать-покойница на тебя глядит, как ты не слухаешься, супу есть не желаешь. У ей сейчас сердце кровью запекается.

Папа за последнее время сильно похудел. Глаза у него стали туманные, виски замерцали, а на щеках прыгали два красных пятна, как у простуженного. Однажды Марианна увидела, войдя в комнату, как папа обнял Ангелину, а та увернулась. И пятна на папиных щеках побелели.

Соседки на кухне судачили:

— Она за него из-за прописки пошла. Кто это на ребенка в двадцать пять лет пойдет? Опять же — не работает, сидит барыней.

И только соседка-фармацевт, по-прежнему снабжавшая няню лекарствами, попросила:

— Пожалуйста, прекратите пересуды. Это очень нехорошо.

После 22 июня в Подмосковье наступили долгие, душные, сдавленные тревогой дни. Очередь добровольцев у военкомата, девчата, марширующие по улицам с красными крестами на повязках и с лихой песней: «Броня крепка, и танки наши быстры…» А через неделю — первые зажигалки, посыпавшиеся на крыши домов и сараев. Раненые, которых поместили в школу, куда Марианна уже ходила учиться. И вместо запаха жасмина и дикой розы, богато цветущих почти в каждом саду, над пригородом плыл едкий запах свежих пожарищ.

Няня Дуня и Ангелина копали во дворе щель. Копали по очереди, потому что на всех жильцов была одна лопата, остальные отдали тем, кого послали за город копать рвы.

Дело двигалось медленно: копать умела одна няня Дуня.

У Ангелины это вовсе не получалось, лицо у нее было испуганное и красное. А папа дежурил день и ночь у себя в учреждении. Он изорвал пиджак и прожег брюки. От него, когда он прибегал, пахло пожаром, чердаками, кирпичной пылью и сыростью бомбоубежищ.

К концу июля выдалась одна страшная ночь. Сигнал тревоги подали, когда было еще светло. Но подали поздно: когда все побежали по щелям, уже летели осколки и мальчишку-ремесленника убило на бегу. Где-то так кричал ребенок, что Марианна от ужаса заплакала.

Стояла темная ночь, а отбоя все не было. Самолеты черными воронами пролетели и ушли, а уж только потом забили где-то далеко орудия. Глина посыпалась в щель крупными горячими комками.

— Спаси нас, Матерь Божья! — истово шептала няня Дуня.

Ангелина дрожала, молча прижавшись к сырой стенке.

— Ты боишься? — шепотом спросила у нее Марианна, сама тоже вся дрожавшая. — Не бойся!