Несовершеннолетняя - [11]

— Знаешь, мне совсем не хочется спать… Можно, я буду что-нибудь петь тихонько?

Ангелина повернула к ней удивленное лицо:

— Ну, пой…

— «Орленок, орленок, взлети выше солнца!..» — слабым речитативом начала Марианна.

— Не надо, — нервно вздохнув, попросила мачеха. Потом она опять уснула, а Марианна лежала и томилась в одиночестве. Хоть бы мышонок вылез из подпечья. Но мышей в этом доме не водилось: здесь был надежный кот. Часто Рядков, вернувшись к обеду домой, заставал Ангелину и Марианну под одеялом.

— Все бока пролеживаете? Я думал, может хоть раз в неделю полы примоешь.

— Завтра, — небрежно отзывалась Ангелина.

— Едите каждый день, а работать все завтра. Марианна шепотом спросила мачеху:

— А можно, я буду пол мыть?

— Еще чего! — сонно-тяжелым голосом сказала та. — Сам вымоет.

И Рядков мыл сам. Марианна со страхом смотрела, как он, раскорячившись и чуть не касаясь бородой пола, скреб его большим ножом и при этом глухо матерился.

— Пускай, пускай! — шептала Ангелина.

Марианна, ничего не понимая, смотрела на бледные, полные, как в отеке, плечи мачехи, на ее богатые, но нечистые и потому потерявшие золотистость волосы, которые уже отросли ниже плеч и которые она никогда не заплетала. Однажды Марианна почувствовала под собой на простыне хлебные крошки и, пошарив рукой, нашла остатки хлеба под подушкой: мачеха ела даже ночью, когда Рядков спал.

То, что Ангелина располнела, было ему по душе.

— Бездельник телок, зато мясо сладко. А вон на эту, — он указал на Марианну, — зря только хлеб перевожу.

Он не любил девочку и ревновал к ней кота. Этого зеленоглазого мордатого зверя даже Ангелина не вытеснила из хозяйской души.

— Вы мне — никто. Не родня, не кровные, — сказал как-то Рядков. — А его я из ямы котенком вытащил, когда топить бросили. Одного молока сколь ему споил!

Ангелину задели эти слова, и она бросила небрежно и оскорбительно:

— Ну и сидите со своим котом!

— И посижу, — спокойно отозвался Рядков. — Вот ты рожу свою воротишь, а он меня никогда когтем не задел. Меня люди стороной обходили, а этот кот другом мне был. — И добавил грозно: — Ежели тронете когда этого животного, горькими слезьми будете плакать!

День ото дня раньше начинало белеть за окошком. Уходил вьюжистый февраль, отпускали морозы. Как-то утром, когда Ангелина еще дремала, Марианна спустила с постели босые ноги. Кот тоже спрыгнул с лежанки и подошел к ней. Она взяла его на руки и села на лавку около окошка, до половины уже оттаявшего. Улица была голубоватая, спокойная. Ночью порошил легкий снег, и дым из труб шел книзу, стелился по крышам серым войлоком.

— Ты куда? — сонно спросила Ангелина с постели, заслышав скрип двери.

— Пишка хочет на улицу.

Утонув ногами в большущих разбитых пимах и прикрывшись шалью, Марианна постояла у калитки, прижимая к себе теплого кота. Мимо прошли две женщины с ведрами на коромыслах и остановились.

— Ты чего же мерзнешь тут?

— Я гуляю, — сказала Марианна.

— Уж какое гулянье в одном платьишке…

Они понесли дальше свои ведра, плеская голубой водой в чистый снег. Потом одна из женщин вышла на крыльцо и поманила Марианну. Та отпустила кота и нерешительно пошла через улицу.

— Соседка, а знаться не хочешь гляди-ка, у меня тоже девушка маленькая есть.

И показала Марианне годовалую девочку.

— А Сеньку моего знаешь? Отличник!

— Нет, — сказала Марианна. — Я сейчас, к сожалению, не посещаю школу.

Хозяйка пошла ставить самовар и дала Марианне подержать девочку. Та была тяжеленькая, немоватая, с круглыми глазами. Долго держать ее на руках Марианне было трудно, поэтому она вместе с девочкой села на пол, на чистый половик, от которого пахло речным полосканием. Так же пахло и платье на девочке.

— Маменька твоя, я гляжу, все дома да дома. Хворает, что ли?

Марианне сделалось очень неловко.

— Вы знаете, она очень неприспособленная…

— Неспособная — так покажут. Чего ж за печкой сидеть? Чай, вы молодые.

Марианне не хотелось отсюда уходить. В этом доме было все, чего так не хватало в рядковской избе: ровная, недушная теплота, белизна печи, тень занавесок, яркость самоварной меди. А главное — ребеночек, спокойный, как будто понимающий…

— Тетя, а у вас есть радио? — спросила Марианна.

— Как не быть!

Хозяйка включила репродуктор, и Марианна подошла поближе.

— Это «Половецкие пляски», — сказала она. — А вы не скажете, как на фронте? Мы ведь абсолютно ничего не знаем.

Провожая Марианну, хозяйка дала ей крупное белое яичко.

— Ходи к нам. С Томкой поиграешься.

Дома Ангелина с тревогой посмотрела на падчерицу. — Где же ты была?

— В гостях, — сказала Марианна. И вынула из кармана яйцо. — Меня пригласили, и я пошла.

Потом она села возле мачехи и добавила очень серьезно:

— Это просто ужасно, что мы никуда не ходим. Ведь мы совсем молодые!

Ангелина смотрела на нее со странным выражением лица.

— Нет, Марианна, — тихо сказала она, — я уже не молодая!

Однажды Ангелину разбудил стук в неурочное время. Окно было заморожено, и нельзя было увидеть, кто стучится у ворот. Сам Рядков никогда не стучал, наоборот, приходил неслышно, зная секрет засова на калитке, и они узнавали о его приходе, когда он уже появлялся в избе, высокий, белый от метели, и с его приходом по кухне вместе с запахом зимы тянулась ворчливая руготня.