Несовершенная публичная сфера. История режимов публичности в России - [2]

1) необходимо делать ставку на делиберативные институты для решения максимально широкого круга вопросов и с подозрением относиться к ограничениям на их использование;

2) важно опираться на современные или проверенные опытом старые практики, а также взращивать, культивировать делиберативные институты, стимулировать развитие различных форм и масштабов обсуждений, в том числе в связи с принятием обязывающих управленческих решений;

3) лучше ограничивать использование делиберативных институтов тем периметром, внутри которого у политиков, элит и граждан уже есть навыки совместного принятия решений.

Одна из главных задач сборника заключается в том, чтобы показать заинтересованному читателю фундированность каждого из трех ответов. Предпочтение одной из трех стратегий в ущерб двум другим игнорирует значимую часть нашего исторического и современного опыта.

На первый взгляд, исторический анализ должен подвести нас к мысли, что делиберативные институты способны функционировать в России лишь при определенных условиях, обеспечение которых является излишне оптимистическим, а возможно, даже нереалистичным ожиданием. Впрочем, мы убеждены, что специфическая историософская логика – «в России всегда (или часто) было так, следовательно, это правильно и так будет всегда в будущем», – при которой прошлое в значительной мере предопределяет будущее, является порочной и в научном, и в общественном смысле. Так, даже неудачный опыт построения делиберативных институтов является позитивным – как любой политический опыт при условии его рефлексии и усвоения. Наша цель – интерпретировать «моменты гласности» в отечественной истории с учетом их локальных ограничений и показать, что они также были частью нашего политического прошлого. В этой перспективе прошлое мы рассматриваем не как единую и непротиворечивую матрицу для конструирования политического или идеологического дискурса в настоящем и будущем, но как репертуар практик и возможных политических решений, несводимых к одному знаменателю. Прошлое выступает здесь не источником легитимации какого-то конкретного политического решения или института, а триггером, провоцирующим рефлексию о принципиально разных способах построения национального политического нарратива и обсуждения решений в современном контексте. Впрочем, не будем лукавить: принципиальная ставка на практики делиберации является нашей собственной нормативной политической повесткой, обусловленной не только рефлексией над историческим опытом, но и (связанным с ним, но самостоятельным) политико-философским убеждением. Как кажется, именно сочетание этих двух принципов позволит нам предложить подход, внутри которого исторические исследования обретут смысл как политико-философские высказывания. В этом смысле несовершенство и динамизм публичной сферы становятся исторической нормой.

I. Современная политическая философия и историография публичности: вокруг Хабермаса

Наиболее влиятельные произведения о публичности были написаны на немецком и английском языках тремя германскими философами, жившими в разное время, – И. Кантом, Х. Арендт и Ю. Хабермасом. Предварительно выделив общее нормативное ядро политической философии публичности, мы затем покажем оригинальность и специфику основополагающей работы Хабермаса «Структурная трансформация публичной сферы» (1962)[7]. На этой основе мы сможем представить последующую полемику и направления эмпирических исследований, которые стимулировала эта книга, а также обрисовать дальнейшую интеллектуальную эволюцию Хабермаса, «самого влиятельного публичного интеллектуала Европы»[8], как теоретика публичной коммуникации. При этом мы вынужденно не включаем в обзор ряд работ ведущих исследователей публичности, которые оказали, с нашей точки зрения, меньшее влияние и в плане рецепции оказались менее плодотворными, чем реконструируемая нами линия, что, конечно, не лишает альтернативные подходы ценности[9].

Современный интерес к публичной сфере отражает фундаментальный аспект самоописания и нормативных представлений ведущих мыслителей послевоенных западных государств о политических режимах. Политическая философия Канта остается одним из канонических источников континентальной европейской традиции, для которой фундаментальными представляются несколько тезисов из текста «Ответ на вопрос: что такое просвещение?» (1784)[10]. Во-первых, каждый человек по природе способен к самостоятельным суждениям, не ссылаясь на авторитеты и традицию, что делает его ответственным за себя, а общество – способным к трансформации[11]; во-вторых, гласное обсуждение приводит разумных людей к согласию (пусть и не всех); в-третьих, любые законы должны приниматься в соответствии с таким согласием. Из тройного утверждения автономии разумного человека прямо следует и обратное: необходимость добровольно подчиняться законным приказаниям и правилам. Несколько раз ссылаясь на мудрость и уникальные качества абсолютного монарха (Фридриха Великого), на деле придерживавшегося последовательной политики веротерпимости и свободы слова, Кант проходит строго по границе между лестью подданного и самостоятельным суждением свободного гражданина: