Несостоявшаяся битва - [40]

На следующий день рано утром генерал Гальдер встретился со статс-секретарем министерства иностранных дел фон Вейцзекером. Гальдер сообщил ему резюме выступления Гитлера на совещаниях, и Вейцзекер подтвердил точность данной Гитлером оценки международной обстановки. Фон Вейцзекер в особенности подчеркивал страстное желание Чемберлена и Галифакса избежать кровопролития. Больше того, Америка начала, очевидно, проявлять сдержанность. Фон Вейцзекер в целом соглашался с оценкой вероятного хода событий на ближайшие десять дней, данной Гитлером. Этот разговор состоялся до 10 часов утра во вторник 15 августа.

Немного позже в то же утро бывший немецкий посол в Италии Ульрих фон Хассель, один из наиболее решительных членов группы скрытых противников Гитлера, посетил английского посла Невиля Гендерсона. Разговор их касался главным образом визита Чиано в Зальцбург, но, видимо, им не были известны какие-либо подробности. Гендерсон был настроен довольно пессимистично и считал, что все шансы складываются в пользу войны. Фон Хассель оставался у Гендерсона неделю и вернулся домой.

Во второй половине дня Гизевиус пришел к фон Хас-селю «в состоянии большого возбуждения». Он сообщил Хасселю краткое содержание выступлений Гитлера перед командующими в Оберзальцберге. Ввиду предстоящих событий, сказал Гизевиус, отменен съезд партии в Нюрнберге и ведутся приготовления в Верхней Силезии, чтобы спровоцировать поляков таким образом, что война станет неизбежной. Далее Гизевиус сообщил, что Гитлер не верит в возможность вмешательства со стороны западных держав, но он готов и на тот случай, если они все же вмешаются.

Теперь совершенно очевидно, что Гизевиус должен был получить ту информацию либо непосредственно от Вейцзекера, либо через Эриха Кордта. Это были наиболее важные сведения, которые все же дошли до противников Гитлера. Фон Хассель немедленно связался с Гёрделером,[52] а Гизевиус сообщил об этом другим ведущим членам группы «сопротивления». К вечеру все главные члены оппозиции были полностью в курсе взглядов Гитлера, что жребий брошен и что война будет независимо от дальнейших событий.

И здесь мы подходим к первому критическому периоду той битвы, которая не состоялась. У нас нет прямых подтверждений, что информация относительно совещания в Оберзальцберге 14 августа и принятых там решений была передана в английское или французское посольство или в аппараты военных атташе этих стран. Но мы должны исходить из предположения, что такой человек, как фон Хассель, встречавшийся с Гендерсоиом по каждому важному вопросу, или Кордт, Остер или сам Гизевиус, поддерживавший регулярные контакты с западными союзниками, не упустил бы случая передать им столь важную информацию. Однако факт остается фактом, что, насколько пока это удалось проверить, ни министерство иностранных дел, ни военное министерство не были поставлены в известность 15 августа или примерно в эти дни о том, что Гитлер принял решение начать войну, решение, которое имело большее значение, чем все остальные. Нигде не зафиксировано, что английский кабинет или комитет по внешней политике кабинета были об этом поставлены в известность; имперский генеральный штаб, конечно, ничего не знал об этом.

Английскому послу в Берлине Невилю Гендерсону, очевидно, о решении Гитлера ничего не сказали его немецкие друзья, разделявшие с ним беспокойство о сохранении мира и все время поддерживавшие его в усилиях добиться в последний момент посредничества Чемберлена, чтобы вынудить поляков принять минимальные требования Германии. Ибо еще 16 августа, то есть через два дня после совещания в Оберзальцберге, Гендерсон написал пространное личное письмо Вильяму Стрэнгу. Оно было более откровенным, более рассудительным и в некоторой степени приватным, чем обычные служебные донесения Гендерсона; в нем был один характерный абзац, который подтверждал, что Гендерсон мог не иметь ни малейшего представления о принятых в Оберзальцберге решениях, когда он писал это письмо. (Даже много позже, уже после начала войны, когда Гендерсон писал свои мемуары, он не имел никакого представления о проведенном Гитлером совещании 14 августа.)

Ссылаясь на краткое содержание беседы Гитлера с верховным комиссаром Лиги наций в Данциге 11 августа (за день до того, как Гитлер принял Чиано), Гендерсон пишет, что «Гитлер говорил правду, когда он заявлял, что в этом году сдерживал своих генералов. Что касается требований по Данцигу и польскому коридору, то из всех немцев, хотите верьте, хотите нет, Гитлер самый умеренный». Ни один человек, знавший о характере совещания в Оберзальцберге, не стал бы так писать.

Поэтому здесь мы подходим ко второй загадке, связанной с совещанием в Оберзальцберге 14 августа. Могли ли руководители оппозиции Гитлеру решить ничего не сообщать англичанам и французам и тем более полякам о том, что Гитлером принято окончательное решение начать войну против Польши? Могли ли они решить, что, если они сообщат Чемберлену, что ни посредничество, ни новая конференция не предотвратят развязку войны, исчезнет последняя надежда на мирное урегулирование? Молло ли быть, что они предпочли согласиться с доводами Гитлера, что за быстрым разгромом Польши Германия скорее обратится с великодушными мирными предложениями к Англии и Франции, чем предстанет перед другой единственной реалистичной альтернативой? Ибо одна-единственная альтернатива, которая все еще была возможна сразу же после 14 августа, состояла в немедленной информации англичан о принятых решениях в Оберзальцберге и об оголенности немецкой обороны на Западе — возможность успешного контрнаступления союзников через Рейн и с воздуха. Короче говоря, это означало нанесение Германии военного поражения на Западе, когда ее основные силы были полностью заняты на Востоке. Однако это было возможно при условии, что французы и англичане начнут немедленную мобилизацию. Но они ничего не знали и не начали мобилизацию утром на следующий день после 14 августа.