Неслышный зов - [10]

Выпотрошенных голубей Анна опалила над пламенем и натерла солью. Потом тесно уложила одна к другой тушки на противни и поставила в духовку.

По всей кухне вскоре распространился запах жаркого. Зарумянившиеся, поджаристые голуби оказались очень вкусными. Ромке с Димкой досталось только по крылышку, потому что весь улов Анна решила продать.

Рано утром, уложив противни в санки, она увезла голубей на рынок.

Вернулась Анна раньше обычного, румяная и веселая.

— Вот это товар! — восхищалась она. — Нарасхват брали! Надо еще к Яну Янычу сходить.

Ромку она с собой больше не взяла. Вернулась Анна поздно вечером. Бросив мешок с голубями на пол, она пожаловалась:

— Устала я. А ну-ка, Ромка и Димка, садитесь к лохани, ощипывайте. Мне одной не управиться.

Безголовых голубей неприятно было ощипывать. Пух летел по кухне, лез в нос, забивал дыхание.

Мальчишки возились с голубями долго. Лишь к ночи Анна поставила тушки жариться в духовку.

Утром братья ушли в школу невыспавшиеся и голодные. Анна пожалела дать им по крылышку. Такой она стала жадной.

Когда братья вернулись из школы, Анна уже продала жареных голубей и возилась в кухне с потрохами птиц. Она их почистила и вымыла. Набралась гора шеек, сердечек, пупков и печени. Заложив потроха в большую кастрюлю, налила доверху воды, бросила горсть сушеных корешков и сварила бульон.

Бульон получился не хуже куриного. Ребята хлебали его с удовольствием.

— Шеек и печенку не брать, — приказала Анна. — Завтра попробую торговать.

Утром она не пустила Ромку в школу.

— Одевайся потеплей, — сказала она, — поедем на базар.

Наполнив бидон бульоном, она завернула в полотенце поварешку, деревянные ложки, полдюжины чашек и все уложила в таз. Кроме того, Анна взяла с собой флажок с подставкой, который ей на счастье подарил Лийв, и жаровню с древесным углем.

Санки она тащила сама, Ромка только должен был их подталкивать и смотреть, чтобы не опрокинулся бидон.

На рынке Анна заняла место в обжорном ряду. Разогрев на жаровне бульон, она поставила на стол флажок, в подставке которого находилась соль и перец, и принялась выкрикивать:

— А кому куриного с потрохами!.. Бульончика горячего.

Желающие вскоре нашлись. Это были озябшие питерские маклаки в солдатских ватниках и штанах. Купив у соседки по ломтю хлеба, они попросили налить «со дна пожиже».

Уплетая горячий бульон, маклаки пошучивали:

— Чтой-то курочки у тебя махонькие… Потроха как у воробышков. Не из ворон ли сварила?

— От ворон получишь такой наваристый, как же! — отбивалась Анна. — Это из цыплят да голубей. А ну кому еще, налетай!

Съев по порции, маклаки попросили еще.

— Вкусно варишь, хозяйка, — сказал один из них. — Давненько такого супчика не хлебал. Прямо консоме!

Занявшись добыванием голубей, стряпней и торговлей, Анна весь день была занята, а вечером валилась с ног от усталости. Улегшись в постель, она требовала перенести лампу на тумбочку и читать стихи про любовь.

Ромка садился на табуретку у изголовья и, открыв сборник наугад, чуть нараспев читал рифмованные строчки.

Анну поэзия умиляла. Она слушала стихи с закрытыми глазами и шепотом, словно молитву, повторяла потрясшие ее строфы. Отдельные стихотворения Анна заставляла Ромку перечитывать по два-три раза, словно собиралась запомнить их на всю жизнь. Но память у нее, как мачеха сама говорила, была дырявой. Наутро Анна уже ничего не помнила. Зато Ромка, повторив вслух несколько раз стихотворение, уже не забывал его и в любой момент мог прочесть наизусть, хотя смысл многих строф ему еще не был ясен. Мальчишке просто нравилась таинственная сила и музыка поэзии.

Он читал стихи до тех пор, пока не улавливал ровного дыхания или всхрапов. Тогда Ромка осторожно закрывал сборник, переносил лампу на стол, гасил ее и, раздевшись в темноте, вскакивал в постель, согретую Димкой.

В ГОЛОДАЛЬНИКЕ

Директор хуторской школы Витольд Робертович Щупак, как все коротышки, любил властвовать и показывать свою грозность. За каждую провинность Щупак ставил учеников в угол столбом около дверей учительской либо после уроков запирал в классе на ключ, а сам уходил отдыхать. Возвращался он в школу часа через три и отчитывал наказанных таким бесцветным и невыразительным голосом, что слушать его было муторно. За неказистый вид и придирчивый характер мальчишки прозвали директора Щупариком.

Чаще всего без обеда оставались Громачевы и братья Зарухно — Нико и Гурко, так как хорошее поведение они не считали доблестью. Кроме того, дома у них никто не проверял тетрадей и не принуждал готовить уроки. А разве по собственной воле засадишь себя за стол?

Братья Зарухно и при желании не могли заниматься дома, потому что жили, как на постоялом дворе. Под открытым навесом у них почти всегда стояли чужие повозки и кони, а в сенях и большой комнате толклись хуторяне, привозившие картофель, мясо и овощи на базар, цыгане-барышники и местные перекупщики.

На краю длинного стола у Зарухно с утра до вечера стоял горячий, пофыркивающий паром самовар. Здесь заезжие пили чай, развернув тряпицы с салом, шанежками, деревенскими сырами и маслом, вспрыскивали самогоном торговые сделки.