В это время в мастерскую вошёл один из монахов. Он едва поклонился Бартему, окинул презрительным взглядом Алена и сказал так, словно выплюнул: «Настоятель приказал тебе, брат, завтра после утренней службы привести мальчишку к нему в покои. Он хочет убедиться, что ребёнок здоров, и ты хорошо за ним присматриваешь». И ушёл с гордым видом, словно был королём, а они ― его нищими подданными.
Бартем в растерянности плюхнулся на лавку и стал вытирать рукавом рясы мгновенно вспотевшее лицо. Ален побледнел, но с места не сдвинулся.
― Наставник, я туда больше не пойду, лучше убей меня прямо на этом месте, ― едва прошептал он.
― Не пойдёшь, неслух, обещаю тебе, ― Бартем скрипнул зубами, подошёл и обнял ребёнка за плечи, стараясь не касаться его изуродованной спины.
― Я убегу, сегодня же ночью, никто не сможет… ― Ален не договорил и заплакал, уткнувшись лицом в рясу монаха.
― Один ты не найдёшь дороги, заблудишься. Тут вокруг леса и горы. Я сам выведу тебя, но не ночью, а завтра на заре. А пока иди к себе и жди меня там. Мне надо всё приготовить, ― его голос впервые за всё время звучал твёрдо и уверенно.
Мальчик поднял на Бартема заплаканные глаза.
― А как же дикие звери и разбойники, которыми ты меня всегда пугал?
― Я с ними разберусь. До того, как стать монахом, старый Бартем был солдатом, и неплохим, между прочим. Веришь мне?
Ален вытер слёзы и кивнул. Он вышел за дверь, осторожно закрыв её за собой.
― Надо же, первый раз за всё время не перечил мне, неслух, ― с нежностью пробормотал Бартем и начал готовиться к побегу.
Они вышли из монастыря незадолго до рассвета. Бартем ехал верхом на ослике, которому, кроме немалого веса монаха, пришлось нести на себе две полностью забитые седельные сумки. Аленшёл рядом, ведя своего «скакуна» за повод. Его лицо было таким счастливым и прекрасным, что даже шрамы, оставшиеся после ожога, не могли его испортить. Большие ясные глаза смотрели вперёд весело и с любопытством. Летний ветерок трепал вьющиеся белокурые волосы, делая его похожим на маленького ангела.
Бартем был серьёзен и насторожен. Они миновали виноградники и свернули в лес. Наставник заправил арбалет, проверил сумку с запасными болтами, поправил висевший за спиной небольшой меч в потёртых ножнах. Несмотря на монашескую рясу и грузную фигуру, сейчас он не выглядел нелепо: опытный человек сразу распознал бы в нём воина.
Бартем ехал по одному ему известным тропинкам и пересекал ручьи, путая следы, а Ален время от времени высыпал на землю щепотки порошка, способного отбить нюх у любого пса из возможной погони. Монах понимал, что искать будут его, а не мальчика, ведь уезжая из святой обители, он увозил с собой секреты, стоившие очень дорого.
Травник переживал, захочет ли сестра, с которой они не виделись с прошлой весны, приютить у себя в доме двух беглецов. В любом случае, с его-то знаниями и опытом они с Аленом не пропадут. Бартем в состоянии прокормить и себя, и ребёнка, если только они сумеют выбраться отсюда живыми.
Наконец, беглецы поднялись на пригорок, с которого, прежде чем углубиться в лес, в последний раз можно было увидеть монастырь.
― Как думаешь, наставник, в обители уже началась заутренняя служба, сколько у нас времени в запасе, пока они тебя спохватятся?
Бартем ничего не ответил, глядя на силуэт прилепившегося к горе монастыря, над которым разрасталось большое чёрное облако. Даже с такого расстояния было видно зарево пожара, охватившего часть его построек.
― Горят покои Настоятеля, твоя работа, неслух? ― обратился он равнодушным голосом к Алену, с восторгом наблюдавшему за этим незабываемым зрелищем. Так и не дождавшись ответа, Бартем развернул осла, и, уже не торопясь, они въехали в лес.
Дракон облетел здания монастыря ещё раз, убедившись, что его пламя справилось со своей задачей и, сделав крутой вираж, повернул вслед за маленьким человеком, понимающим его речь. Надо было проследить за тем, чтобы ребёнок добрался до города без ненужных приключений. Драконы всегда держат своё слово.
