Несломленная - [94]

МРТ показывает, что ничего не сломано, но сухожилие воспалено. Мне дают болеутоляющее и отправляют домой. Я не могу поднять руку выше груди и бросаюсь в реабилитацию, переживая о том, успею ли восстановиться и не будет ли эта травма стоить мне хардового сезона.

На следующем турнире в Сан-Диего я выхожу-таки на корт. Бить слева я могу, но при ударе справа испытываю боль, а на подаче – сильную боль. Из-за этого я периодически подаю из-под руки. В результате у меня, понятно, гора двойных ошибок, но даже с ними я чуть не выигрываю матч – и это самое досадное.

В этом году я дважды звоню отцу. Мы не ругаемся, но и разговоры наши не клеятся. Между нами по-прежнему стена холодности и отчуждения. Я полагаю, что он винит в этом меня. Он все так же не одобряет мой образ жизни. Как обычно, все должно быть только так, как считает правильным он.

Как мне наладить с ним отношения? Когда после этих неприятных разговоров я кладу трубку, я чувствую, что между нами нет никакой связи. Как бы я ни старалась, «нормальных» отношений у нас не получается. Я не могу разбить лед между нами.

Я теряю надежду снова сблизиться с кем-либо из своих родителей, но, к счастью, у меня есть Саво. Он живет в Белграде и в этом году много ездил с нами по турнирам в Европе и Штатах. Когда он не с нами, мы постоянно на связи. Я считаю, что мы с братом чужие в этой так называемой «семье», и я благодарна судьбе, что мы есть друг у друга.

22. Травма, 2011

Боль не проходит. Она идет откуда-то из глубины плеча, простреливает шею и прожигает бицепс. «Похоже на нерв», – говорю я врачам. Так ли это, точно никто сказать не может. У каждого специалиста свое мнение. Одни думают, что это и правда связано с нервом. Другие говорят, что дело в сухожилии. Лечение, которое я прохожу, направлено на сухожилие. Свои дни я провожу в упражнениях и процедурах. Я практически не тренируюсь: максимум по часу раз в несколько дней.

Я мечтаю выступить на US Open, но мне становится хуже: теперь мне больно не только подавать, но иногда и играть справа. Боль пронизывает меня каждые несколько ударов. На подаче я могу безболезненно поднять руку не выше груди. Даже удары по высокому мячу уже создают трудности.

Новый город – новая консультация. На этот раз в Нью-Йорке. МРТ показывает воспаление сухожилия двуглавой мышцы. Болевая точка, по всей видимости, находится в плече или спине. Новое решение – набор ежедневных упражнений, которые должны привести в порядок мое предположительно больное плечо.

Я нутром чую, что причина не в плече, и боль идет из руки или бицепса, но все равно делаю все, что мне велено: упражнения, процедуры. Я подхожу к реабилитации предельно серьезно.

Воюя со своей болью, я пытаюсь подготовиться к US Open. Мне удается провести только несколько полноценных тренировок, потому что правая рука по-прежнему очень болит. На этих тренировках подачу я вообще не выполняю – берегу руку как могу.

Моя цель на «Флашинг Медоус» – просто провести матч целиком. Моя первая соперница – Ольга Говорцова; кое-как я ее обыгрываю. Плечо реагирует плохо, и во втором матче я уже не могу ни подавать, ни нормально бороться, и это страшно раздражает. Самое досадное – что даже с физическими неприятностями я играю хорошо.

Я стою в топ-50 и могу подняться в топ-30, но из-за этой травмы пройдут недели, прежде чем я смогу возобновить тренировки. Я вынуждена сняться со всех турниров в Азии и Европе, на которые была заявлена.

Каждый специалист говорит, что мне необходим покой в течение как минимум четырех-шести недель. Я их слушаюсь.

Получив гору свободного времени, мы с Тином размышляем о том, чтобы съездить навестить моего отца. Прежде чем попытаться наладить с ним контакт в прошлом году, я практически не общалась с ним шесть лет, но последнее время мы разговариваем чуть больше. Раз в две-три недели мы созваниваемся и коротко рассказываем друг другу, как у нас дела.

Мы с Саво решаем поехать в Врдник на машине из Белграда – ехать всего час. Я хочу поставить для себя точку в том, что произошло с нашей семьей. Я всегда надеялась помириться с папой, хоть в глубине души и знаю, что вряд ли из этого выйдет толк, если я не соглашусь снова играть для него и отдавать ему деньги. Но я должна хотя бы попытаться.

Мы с Саво несколько часов мирно разговариваем с отцом в его поместье. После этой доброжелательной беседы я говорю ему, что он перегнул палку в своем обращении со мной, и речь даже не о физическом насилии, а о его вечных оскорблениях, о злобных телефонных звонках, о том, как он отобрал у меня маму и брата. Слезы подступают мне к горлу, и вот уже они льются ручьем.

– Я знаю, – говорит он. – Ты права. Это было чересчур. Прости меня.

И, даже когда он извиняется, я не могу отделаться от ощущения, что он считает, что был прав. Я же считаю, что это он должен был инициировать нашу встречу. Но в глубине души даже я понимаю, что он никогда не признает свою неправоту и будет верить, что меня нужно было держать в ежовых рукавицах.

Он не придает большого значения своей жестокости и несправедливости по отношению ко мне. Для него это мелочь. Он искренне не понимает, почему мне неймется. Ему не кажется, что наша семья распалась из-за него и его поступков. Я не уверена даже, что его вообще волнует, что семьи больше нет.