Несколько зеленых листьев - [73]

— Наверное, сближало, хотя, по-видимому, сближал их не только интерес к истории. К тому же он мог увлечься историей и после ее смерти, мы мало что знаем о бедной Лоре, правда? — сказала Беатрис, обращаясь к Эмме.

— Я знаю не больше твоего, — сказала Эмма даже с некоторым негодованием. — Она скончалась так давно, я думаю, что и сам он теперь с трудом ее вспоминает.

— Не так уж мало ты о ней знаешь, — сказала Беатрис, — похоже, вы говорили о ней.

— Ну как-то вечером, просто к слову пришлось, — сказала Эмма, как о вещи самой обычной.

— К слову пришлось… — повторила Беатрис.

— По-моему, со стороны его сестры было ошибкой так вот оставить его, — сказала Изобел. — Священнику нужен рядом женский глаз и в доме, и в приходе. Ведь он же вряд ли женится опять, правда?

— Как знать! — сказала Беатрис. — Когда умерла Лора, возле него тотчас же очутилась Дафна, так что у него даже времени не было понять, чего он хочет, теперь же все может сложиться по-иному…

Изобел выглядела смущенной, словно сказанное каким-то образом касалось и ее, — но она промолчала.

— …ведь все вдовцы, как правило, женятся, — продолжала Беатрис.

— Я мало знаю вдовцов, — сказала Эмма, словно желая этим закрыть тему. Грэм не подходил под эту рубрику, а Тома, как ректора, по ее мнению, вряд ли можно было счесть достойной партией, хотя в некоторых отношениях он, несомненно, таковой являлся.

— Ты, должно быть, скоро завершаешь свой труд, — решительно заявила Изобел, словно интервьюируя Эмму о ее дальнейших творческих планах, — и смею надеяться, возвращаешься в Лондон, чтобы обдумать там новый замысел?

Эмма ничего не сказала. Загадывать, что будет после рождества, планировать нечто, относящееся к малопривлекательной категории «новых замыслов», — увольте! Нет-нет да и вспомнишь, что Изобел учительница, и учительница старого закала, — видятся глаза за стеклами пенсне, поблескивающие благожелательно, но строго.

— Если после рождества ты не собираешься здесь оставаться, — сказала Беатрис, — то одна моя бывшая студентка будет счастлива снять этот дом. Ей необходимо прийти в себя после неудачного романа, а к тому же она пишет книгу.

Эмма засмеялась.

— Вот ей-то здесь самое место, — сказала она. — А если Дафна вернется, они подружатся с ней и станут поверять друг другу свои несбывшиеся мечты.

— О, не думаю, чтобы мы жаждали именно этого, — твердо заявила Беатрис. — Жизнь Тома теперь должна повернуть по другому руслу.

Оглядев собравшихся к рождественской заутрене (назвать это мессой он не рискнул бы), Том с радостью заключил, что народу в церкви больше, чем когда бы то ни было. Особенную радость это вызывало у него потому, что одна из рождественских открыток, присланных его старым другом и содержавшая добросовестный перечень успехов самого этого друга, его жены и пятерых детей, спровоцировала у Тома особо сильный приступ неуверенности в себе. А вот и владелец усадьбы сэр Майлс с домочадцами вплыл в церковь под первые торжественные раскаты органа — органист заиграл Мессиана. Будучи церковным органистом, Джеффри Пур не был человеком верующим, хотя и ценил предоставленную ему возможность играть на прекрасном инструменте, уподобившись какой-нибудь героине Остен, возможно даже высокоодаренной Джейн Ферфакс[26]. Том, чувствуя, как забирает его Мессиан, подумал, не сыграло ли тут роль абрикосовое бренди, оставленное им в качестве рождественского подарка под дверью органиста. Вне всякого сомнения, орган звучал прекрасней, чем всегда, что придавало службе истинное величие.

Заметив владельцев усадьбы, Эмма принялась гадать, было ли раньше принято здесь угощать исполнителей рождественских гимнов подогретым вином и сладкими пирожками. Мисс Ли, конечно, осведомлена о том, соблюдался ли этот обычай. Сидя между матерью и Изобел, Эмма вдруг поняла, что хотела бы сидеть здесь с мужчиной, хотя Грэма на этом месте она не представляла. Ей рисовался кто-то туманный, но положительный, даже красивый, и она подумала о том, как неискоренимы романтические воззрения и как подвержены им, оказывается, даже самые циничные и искушенные из женщин.

— Ты, конечно, захочешь идти в церковь, — сказала Хетер, словно изобличая Дафну.

— Да, наверно, — без всякого энтузиазма согласилась Дафна.

Конечно, пойти на рождество в церковь она хочет, но ни одна из двух ближайших церквей, где ей доводилось бывать по разным поводам, ее особенно не привлекает. Первая из них была беззастенчиво «высокой»[27], там удушливо пахло благовониями, а служба проговаривалась неясной скороговоркой, так что и слова разобрать было трудно; другая была чересчур евангелической — вся из воздуха и света, и викарий улыбался там сладко до невозможности. У этого викария тоже была собака, и когда он изредка выгуливал ее на пустыре, никакой твид не мог скрыть его священнического сана. Таким образом, выбрать церковь было не таким уж легким делом. В конце концов Дафна выбрала рождественскую заутреню в темной, переполненной народом «высокой» церкви, а хмурая Хетер в халате и сеточке на голове осталась дожидаться ее возвращения, чтобы жаловаться потом, что она никак не могла заснуть до ее прихода. Она будет лежать без сна, пока не услышит звякания ключа в замке, а Брюс не зальется лаем.