Несколько (довольно странных, если вдуматься) историй про царя Соломона [Сетевой вариант] - [4]

Так вот, эти протестные павлины были твёрдо убеждены, что царица Савская — вовсе не та красивая молодая женщина, которой её представляет лояльная савская пресса, а сущий дьявол. Причём когда протестные павлины говорили «дьявол», они имели в виду самого настоящего дьявола. То есть ужасного мерзавца, от которого на земле происходит всё самое плохое. Он душит свободу слова, разваливает систему образования, лично (каким-то образом) отвечает за снижение уровня рождаемости, заставляет зависать ваши Xbox и PlayStation посреди восьмидесятого уровня, и так далее. Так что можно понять, почему протестные павлины, твёрдо уверенные, что царица Савская — дьявол, только притворяющийся красивой женщиной, не желали её приезда в Иерусалим. Сколько Xbox-ов могло погореть на корню! Страшно даже подумать. И павлины каждую среду собирались в царском саду с транспарантами — протестовать.

— Воля ваша, граждане, а только вы совсем ума решились, — сказал царь Соломон печально. — Ну почему дьявол? Какой дьявол? Нормальная тётка, очень даже, говорят, красивая. Что вы к ней пристали?

— Дьявол и дьявол, — сказали протестные павлины. — А не верите — вот вам, ваше величество, важный факт: у ней копыта.

Тут царь Соломон опять принялся тыкать себя палочкой для чтения в висок. К его большому сожалению, от этого ничего не произошло.

— Копыта, копыта, — сказали протестные павлины. — И даже нераздвоенные.

Царь Соломон лёг лицом в книжку и немножко так полежал. От этого павлины не исчезли, зато царю Соломону вдруг пришла в голову очень мудрая мысль. И он даже захихикал, хотя цари обычно не хихикают: они или разражаются грозным хохотом, или, напротив, очень тихо ухмыляются. И то и другое делается с целью навести на подданных ужас. Но поскольку царь Соломон совершенно не хотел наводить на павлинов ужас (они сами наводили на него ужас, чего там), он совершенно искренне захихикал.

— Копыта, значит? — переспросил он.

— Даже и не раздвоенные, — строго сказали протестные павлины.

— Дорогие котики, — ласково сказал царь Соломон. — Приглашаю вас завтра, то есть в четверг, ко мне во дворец независимыми наблюдателями. Вы сможете совершенно независимо пронаблюдать, дьявол эта женщина или не дьявол.

От этого протестные павлины немножко обалдели. Протестные павлины всегда немножко обалдевают, когда им предлагают собственными глазами убедиться, что они неправы. Они совершенно не готовы к такому повороту событий. Но отступать было некуда.

— Только мы сразу предупреждаем, — сказали протестные павлины, — Если она попробует прямо посреди дворца отбросить копыта и незаметно сунуть их в мусор, мы будем падать на урну грудью и взывать к международным организациям.

— Да пожалуйста, — сказал царь Соломон. Он даже представил себе эту замечательную сцену — и опять с удовольствием захихикал. А потом встал и отправился во дворец, оставив протестных павлинов в тревожном недоумении.

Всю ночь во дворце царя Соломона что-то строили. Точнее — что-то ломали. А ещё точнее — ломали пол. И не где-нибудь, а у самого входа в царскую приёмную. И когда рано утром секретарь царя Соломона Азария явился доложить, что царица Савская уже объезжает пробку около центрального рынка и буквально минут через пятнадцать-двадцать явится во дворец, он, распахнув дверь в царскую приёмную и едва сделав первый шаг, отпрыгнул назад и завопил:

— Прам-м-м-матерь моя Л-л-л-лея!.. — хотя обычно подобных эмоциональных всплесков себе не позволял и вообще отличался нездоровой невротической сдержанностью.

А дело в том, что Азарии показалось, будто он вот-вот свалится в бассейн. На самом деле никакого бассейна перед Азарией не было: просто ночью по приказу Соломона пол у самых дверей царской приёмной разобрали, а вместо него сделали углубление с водой. И теперь в этой воде бодро плескались разнообразные местные рыбки (и даже плавало несколько резиновых уточек, чтобы рыбкам не было скучно). Сейчас трудно установить, что произвело на секретаря Азарию такое сильное впечатление — вода под ногами или вид десяти-двенадцати резиновых уточек в восемь часов утра, — но Азария взялся за сердце, прислонился к дверному косяку и немножко так постоял.

— Нечего, нечего притормаживать, — ласково сказал Соломон. — Работать пора, что ж это вы, товарищ, не работаете?

Обычно это Азария заставлял Соломона работать, и царю редко удавалось взять реванш, так что царь очень развеселился. Чем ещё больше насторожил протестных павлинов, явившихся во дворец наблюдать, как положено, с утра пораньше. И когда Азария, бормоча себе под нос что-то неприятное, осторожно перепрыгивал через крупного резинового селезня, гонцы сообщили, что царица Савская со всею своею свитою добралась наконец до дворца.

Когда царь Соломон увидел, как царица Савская идёт к дверям его приёмной, он даже забыл про рыб, селезней и всё такое. Он только стоял и думал: «Какая красивая женщина!» И даже про то, что он вообще-то царь, тоже забыл. Она и правда была очень красивая женщина, эта царица Савская. Которая, кстати, тоже смотрела на царя и не могла не отметить, что Соломон и сам-то очень даже ничего. Но она была настоящая женщина, эта царица Савская, и даже такая приятная мысль не могла заставить её забыть, что она царица. Так что царица Савская шла навстречу царю Соломону чинной походкой, которой обязаны ходить на людях все царицы (наедине с собой, мы уверены, они или скачут, как резвые козы, или, наоборот, позволяют себе расслабиться, ссутулиться, свесить руки и шаркать ногами в своё удовольствие). И тут случилось происшествие.