Несколько (довольно странных, если вдуматься) историй про царя Соломона [Сетевой вариант] - [2]

— Как это может быть её ребёнок, когда у нас, извините, грудное вскармливание?! — кричала первая дама. — У нас расписание прикорма! У нас расписание сна! У нас беби-йога четыре раза в неделю! У нас все прививки! Я с работы уволилась вот ради этого самого ребёнка! Я прервала свою восходящую карьеру базарной торговки сирийскими финиками! Арестуйте же срочно эту женщину!..

— Как это может быть её ребёнок, если он у меня на юзерпике?! — кричала вторая дама, чуть ли не в тыча царю Соломону в лицо довольно аляповатым семейным портретом собственного производства, старательно оформленным в рамочку. — У меня на главной стене наклеен таймлайн развития этого ребёнка, украшенный цветочками и бабочками! Эта женщина — ненормальная! Забаньте её немедленно!..

— Мальчик, — спросил царь Соломон, — может, у тебя дедушка с бабушкой есть, и они тебя к себе заберут? А? Для твоего же блага интересуюсь.

Но младенец только переполз от левой ноги секретаря к правой и принялся лучезарно её грызть. Смотреть на неприлично перекошенное лицо приличного человека Азарии царю Соломону было приятно, и с решением он не торопился. Но, к сожалению, дамы (которых в этой ситуации, безусловно, можно понять) настоятельно его торопили.

— Почему власть бездействует?! — вопила первая дама.

— Я пожалуюсь в абьюз-тим! — вопила вторая дама.

И тогда царь Соломон принял мудрое решение — одно из тех решений, которые теперь принято называть «соломоновыми» за их исключительную мудрость.

— Короче, женщины, — сказал царь Соломон нарочито скучным голосом, — вот этот человек по имени Ванея — он мой военачальник. Ванея, иди сюда.

Военачальник Ванея недовольно прервал разговор со своим заместителем о преимуществе еврейских катапульт перед сирийскими во время Савской кампании 946 года и подошёл к царю, чем-то позвякивая и ещё чем-то погромыхивая.

— А ты, — сказал Соломон своему секретарю Азарии нарочито скучным голосом, — ты всё записывай, чтобы не было потом лишних разговоров про властный произвол и издержки ювенальной юстиции.

— Пиши, укушенный, — ласково сказал секретарю военачальник Ванея. У военачальников с царскими секретарями часто складываются особенно ласковые отношения.

Вопящие дамы даже перестали вопить и притихли. Они уже почувствовали, что прям щас будет принято какое-нибудь соломоново решение, которое коммьюнити «Мамочки» будет обсуждать на протяжении следующих трех тысяч лет.

— У тебя, Ванея, меч есть? — нарочито скучным голосом спросил Соломон.

— Э… — сказал Ванея осторожно. Он не вслушивался в вопли возбуждённых дам и решил, что речь пойдёт про бюджет. — Э… Как вам сказать, ваше величество… С одной стороны — безусловно, и я готов его немедленно предъявить. С другой стороны — износ мечей при нынешней внешнеполитической обстановке, конечно, огромен… При надлежащем финансировании и с учётом текущего уровня инноваций мы, безусловно, могли бы в крайне короткий срок полностью перевооружить, и даже, может быть…

— Денег не дам, — коротко сказал Соломон.

— А, — сказал Ванея и тут же потерял к происходящему всякий личный интерес.

— Меч, говорю, есть у тебя? — спросил Соломон.

— Пожалста, — сказал Ванея и достал из ножен довольно внушительный меч дамасского производства.

— Отлично, — сказал Соломон нарочито скучным голосом. — Азария, расположи, пожалуйста, ребёночка вот тут прямо передо мной.

Белый от злости секретарь Азария прохромал на середину приёмной, волоча за собой лучезарного младенца, крепко держащего его зубами за голень.

— Пусти дядю, — сказал царь Соломон, и младенец послушно разжал челюсти. Царь Соломон умел звучать довольно начальственно, этого у него не отнимешь.

— Ванея, руби, — сказал царь Соломон нарочито скучным голосом.

Тут возникла некоторая пауза.

— Не поал, — сказал военачальник Ванея.

— Руби, говорю, ребёночка, — сказал Царь Соломон нарочито скучным голосом и даже сделал вид, что потерял к происходящему всякий интерес, снова принявшись старательно выковыривать зёрнышки граната из этого самого граната. — Только постарайся, милый, аккуратненько рубить, ровно посерёдке. Не хочу, понимаете, прослыть несправедливым царём, потом обид не оберёшься. Дамочки останутся недовольны, скажут, что одной больше ребёночка досталось, другой меньше ребёночка досталось… Не надо, чтобы женщины из-за меня ссорились, у меня в этом вопросе и так репутация немножко того.

— Что есть, то есть, — сказал секретарь Азария и тяжело вздохнул. Ему не раз приходилось отвечать иерусалимской прессе на вопросы об этом вопросе.

— На счёт три руби, — сказал царь Соломон нарочито скучным голосом. — Раз, два…

И тут обе дамы как завопили!

— …Ну и пожалуйста! — вопила первая дама. — И рубите! Рубите, давайте! Сатрапы! Сволочи! Я донесу эту ситуацию до сведения международного суда в Афинах! Я потребую резолюцию Организации Объединенных Фикций! Кровавые тираны! Негодяи!..

— Ааааа! Перестаньте немедленно, вы все с ума сошли! — вопила вторая дама. — Отдайте ей ребёнка сию секунду! Ради бога, отдайте этой психической дуре целиком моего несчастного мальчика, ненормальные уроды!..

— А вот и не отдадим, — сказал довольный Соломон. — Что ж я, по-вашему, идиот, а, женщина? У меня только в некоторых вопросах репутация немножко того, а в остальных вопросах я считаюсь довольно сообразительным. Какая ж мать даст рубить своего ребёночка? Это не её ребёночек, это ваш ребёночек, женщина, — вот и забирайте его.