Несерьезные размышления о жизни - [11]

— Это не цыган, — рассеянно ответила бабушка, вынимая карту из талона. — Его зовут Мустафа. Он татарин. Левушка привез его третьего дня. Он у меня на испытании. Пока справляется неплохо.

— Нет, нет, Эмма Францевна, теперь Вам следует перевернуть талон, перетасовать карты и опять просматривать их группами по три…

Они опять углубились в хитрости пасьянса, а я вернулась к своим мыслям.

Что же это за доктор, который не заметил, что никаких послеоперационных следов на моем лице нет? А как я буду сражаться с ним в нарды, если с трудом представляю себе эту игру?

И вообще, почему все эти люди не замечают подмены? Неужели фигура, походка, голос, манера одеваться и другие мелочи не настораживают их? В мире нет двух одинаковых людей!

Пожалуй, Лиза — самая загадочная личность в этой истории. Три года — немалый срок. За это время люди, живущие рядом, узнают друг друга досконально. Не может быть, чтобы Эмма Францевна не почувствовала в ней авантюристических наклонностей. Или это был порыв под влиянием сумасшедшей любви? Что за мужчина окрутил ее и довел до преступления? И что за интерес похищать драгоценности? Неужели она собиралась их продавать? Но ведь это опасно! Рано или поздно их обнаружат. Ерунда какая-то…

А вдруг она действительно умерла? Тогда получается, что ее смерть спутала Эмме Францевне все карты, и она выдумала эту историю от начала до конца. Где же в таком случае Лизин труп? В речке? В лесу? Или в тайнике какого-нибудь шкафа?..

Кстати, каким образом Эмма Францевна и Лев Бенедиктович собираются избавляться от мумии? Неужели это правда, что узник орехового шкафа пал жертвой моей двоюродной бабушки или ее первого мужа? Отсюда вытекает еще один вопрос, сколько лет Эмме Францевне? Если в девятьсот десятом году она уже успела наставить рога своему первому супругу, то по моим подсчетам ей должно было исполниться к этому моменту хотя бы шестнадцать лет. Выходит, ей уже перевалило за сотню! Вот уж не думала, что у нас в роду появилась «графиня Калиостро». Нет, мой скудный женский умишко отказывался верить в эликсир молодости!..

Часы в углу пробили девять вечера. Доктор и Эмма Францевна оторвались от пасьянса, который, судя по их негодованию, заблокировался окончательно.

Мы распрощались с Аркадием Борисовичем, и я опрометью бросилась к себе. Гоша обиженно поскуливал и скребся лапой в дверь.

На свежем воздухе он подобрел и с удовольствием носился среди яблонь.

Вечер уже укутал сад мягкой шалью полумрака. Догорающий закат подкрасил горизонт багровыми мазками. Кузнечики стрекотали в траве, и где-то далеко в лесу ухал филин.

Мы с Гошей дошли до луга и остановились в нерешительности: идти дальше, к реке, или вернуться домой?

Кто-то шел по тропинке. В темноте я смогла различить лишь смутные очертания высокой фигуры. Гоша пару раз тявкнул, уселся рядом с моей ногой и наклонил голову набок. Мне показалось, что ему хочется почесать передней лапой в затылке.

Мимо нас, в сторону водяной мельницы, прошагал мужчина. Не смотря на теплый летний вечер, на голове у него была шапка-ушанка, а на плечи наброшен ватник. Он зыркнул на нас из-под шапки и пробормотал в лохматую бороду:

— У, Шайтан…

Я подхватила Гошу на руки и почти бегом устремилась к дому. Боковая дверь оказалась заперта. Мы обогнули дом, и подошли к парадному входу. На дороге показалась машина с включенными фарами.

Натужно ревя мотором, к дому подкатил «Жигуленок». Вид его внушал уважение как ветерана российских дорог, не раз побывавшего в переделках, максимально приближенных к боевым.

Из машины вышел Лев Бенедиктович. Галицкий щеголял кирзовыми сапогами, заляпанными цементом, ветровкой с надписью «Байкало-Амурская магистраль», и кепочкой невероятной засаленности.

— Здравствуйте, Лев Бенедиктович, — поздоровалась я. — Вы опять со службы?

— Приветствую, — ответил он, с третьей попытки захлопнув дверцу. Черт бы побрал эту развалюху!.. Простите, тороплюсь, — и, щелкнув погусарски стоптанными каблуками кирзачей, поспешил в дом.

Однако на полпути он остановился и спросил:

— Довольны ли Вы, Елизавета Петровна, работой? Не жалеете, что приехали сюда?

Я растерялась и ляпнула:

— Волков бояться — в лес не ходить…

Я уверен, в еловом лесу водятся волки. О, характерный запах мускуса! Так может пахнуть только извечный враг. Не смотря на дальнее родство, собаки не выносят волка. Боятся и ненавидят. Волк — это предостережение собаке: вот, что может случиться, когда инстинкт затмевает разум. Вечный скиталец, он обречен сидеть в засаде, догонять и впиваться в глотку жертве. Ему чуждо милосердие, сострадание, любовь и преданность. Волк одинок даже в стае.

Его жизнь — это непрерывная охота, жестокая и грубая, без правил и духа соревновательности. Другое дело — охотничья собака: адреналин кипит в крови, шерсть на загривке встает дыбом, глаза горят адским пламенем. Голос предков звучит в ушах, и гортанные крики шотландских пастухов подгоняют из прошлого, запах вересковых пустошей дразнит ноздри…

Кстати, тот человек с косматой бородой, как у фокстерьера, чем-то напомнил мне браконьеров из Шервудского леса. Что он тут делает? Охотится?..