Несчастный случай - [153]

Под вечер он вдруг совсем успокоился и затих и, немного погодя, спросил, где Тереза. Она как раз прилегла в пустой соседней палате. Она тотчас пришла и опять стала возле кровати, как простояла почти весь этот день. Луис посмотрел на нее и тихо покачал головой. Она снова и снова заговаривала с ним, но он теперь не говорил ни слова. Взглядом она спросила Бетси и врачей, можно ли ей присесть на край постели, и они показали, что можно, ибо это уже не имело значения. И она долго сидела подле него.

Точно обломки крушения, что кружат и кружат среди пены и щепок, подхваченные водоворотом после пронесшейся бури, провели они вместе около часа. Потом Луис незаметно впал в бессознательное состояние. Температура поднялась выше тридцати девяти; и все остальные признаки совпадали с тем, что знали и предвидели врачи.

Коматозное состояние, длилось всю ночь на понедельник, весь день, и почти всю следующую ночь. Под утро доктор Бийл перешел из отведенной ему комнаты в небольшое помещение на первом этаже больницы, неподалеку от комнатки, которую до этого превратили в лабораторию доктора Новали; там еще раньше все приготовлено было для вскрытия. Во вторник рано утром Луис умер. Было совсем темно. Солнце еще не успело взойти над бескрайними равнинами на востоке, и вершину пика Тручас нельзя было разглядеть. В окружающем мраке светились только прожектора Технической зоны — там, за высокой стальной оградой, продолжалась секретная работа.

11.

Когда выезжаешь из Санта-Фе, одна из дорог, ведущих на юг, сворачивает к западу, на Альбукерк, другая уходит через пустынную равнину на восток; от нее отделяется ветка к Лэйми — полустанку в двадцати милях от города, ради которого эта ветка проложена. Лэйми — это несколько домишек, несколько сараев и складов, две-три лавки и железнодорожная станция. Станционное здание — кирпичный домик в одну комнату для ожидающих поезда — ничем, кроме надписи на деревянной вывеске, не отличается от десятка других маленьких станций на: дорогах, ведущих от Санта-Фе. Лучшее украшение Лэйми — ровная, широкая и длинная платформа, ее совершенство затмевают лишь дизельные электровозы, которые со сдержанным рокотом подкатывают к ней трижды в день — во всяком случае, так бывало прежде, — волоча за собой длинный хвост блестящих металлических вагонов. Когда стоишь на платформе, поезд, идущий с запада, виден еще издали; поезда, уходящие на восток, быстро скрываются среди крутых отрогов хребта Сангре де Кристо, примыкающего с юга к пику Тручас.

В среду, незадолго до полудня, в Лэйми медленно въехала армейская санитарная машина; она миновала дома, склады и магазины и остановилась у самой станции. По обе стороны маленького станционного здания все было открыто и плоско — ни бугорка, ни деревца; в разных местах стояли три или четыре автомобиля, но на платформе не видно было ни души. Трое солдат, сидевших в передней части санитарной кареты, стали совещаться. Несколько минут машина не трогалась с места, а они все спорили о чем-то. Потом машина медленно двинулась вперед и, подъехав к станции с восточной стороны, остановилась. Солдаты вышли. Один прошел на платформу и внимательно посмотрел сперва направо, потом налево. Другие двое минуту помедлили возле машины, потом достали сигареты, закурили и, не торопясь, направились к домам и лавкам. Жаркие солнечные лучи падали отвесно, и раскаленный воздух дрожал над крышей санитарной кареты.

Около получаса ничто не нарушало знойной тишины и неподвижности. Солдат, оставшийся на станции, время от времени подходил к западному концу платформы и вглядывался вдаль, хотя и с противоположного конца он увидел бы то же самое. Раза два он наведывался в зал ожидания и тотчас выходил, потому что там нечего было делать. Остальное время он стоял у машины, прислонясь к шоферской кабине, и читал газету.

Потом на улице показалась штабная машина. Двое солдат бегом вернулись к санитарной карете. Машина медленно подъехала туда же и остановилась, из нее вышли полковник Хаф и какой-то капитан. И еще одна машина приблизилась к станции — обыкновенный седан; он подъехал к станции с западной стороны, и из него никто не вышел.

Спустя минуту-другую полковник Хаф прошел на платформу и внимательно посмотрел на запад. И словно в ответ, издалека чуть слышно донесся гудок чикагского поезда.

Полковник медленно направился к седану и остановился, не говоря ни слова. Но солдат-водитель тотчас выскочил из кабины. Он распахнул заднюю дверцу, подхватил под руку миссис Саксл и передал ее полковнику; потом помог выйти Либби и, наконец, Терезе. С другой стороны из машины вышел старик Саксл и остановился, мигая, ослепленный ярким солнцем; к нему присоединился Дэвид.

Снова раздался гудок. Солдаты вытащили из багажника чемоданы и перенесли на платформу. Гудок прозвучал в третий раз, и теперь уже ясно слышалось беспокойное бормотание электровоза, замедляющего ход; все смотрели на запад; вагоны блестели на солнце; никто не проронил ни слова; все, кроме солдат, двинулись к краю платформы; солдаты собрались у санитарной машины и стояли в ожидании.

Полковник Хаф полагал, что, заранее все обдумав и действуя строго по плану, можно будет погрузить гроб уже после того, как «семейство» войдет в вагон, и таким образом избегнуть тягостных и скорбных сцен, которые при всех прочих условиях неизбежны. Для этого авторитетные представители военного командования снеслись с правлением железной дороги, для этого специально натаскали и обучили солдат. Согласно этому плану, солдаты, сопровождавшие санитарную карету, не сделали ни шагу, когда поезд остановился. Согласно этому плану, — который, впрочем не всем был понятен и даже не всем известен, — как только поезд остановился, полковник Хаф предпринял целый ряд небольших маневров, словами и жестами побуждая своих подопечных войти в вагон. Но тут Бенджамен Саксл и его жена, и Либби, и Тереза, и Дэвид, и даже капитан, приехавший с Хафом, и еще какие-то люди, оказавшиеся поблизости, и, наконец, сам полковник Хаф — все обернулись к санитарной машине и молча стояли и ждали.