Несчастное сознание в философии Гегеля - [2]

религии, Эстетики, Логики. Гегелевские понятия не были пассивно получены из предшествующей философии. Они были переплавлены, перестроены, воссозданы прикосновением внутреннего огня.

Разумеется, постепенно эти понятия утрачивают нечто из своей жизни, затвердевают; и на самом деле, для нас не существует более сильного возражения против гегелевской системы в ее окончательной форме, нежели следующее: какой бы богатой она ни была, она не является достаточно богатой, чтобы включить в себя все многообразие мыслей и представлений, надежд и разочарований молодого Гегеля. Человек по имени Гегель разрушил свою систему в тот же самый миг, когда он ее объяснил. Упреки, ему адресованные, чаще направлены против внешней формы этой системы, против некоторых выражений И против последующей эволюции учения, а не против самого гегелевского «видения», вместе с его изначальным признаком конкретной полноты.[2]

О методах мышления Гегеля

Исследование формирования идеи понятия у Гегеля, а также идеи «несчастного сознания» мы можем провести лишь после того, как изучим его способ мышления. В этом изучении следует отдать предпочтение его ранним сочинениям и уловить настолько абстрактно, насколько это возможно, движение его рефлексии антитетическое и синтетическое, затем проследовать за этой рефлексией в той мере, в какой она склоняется к опосредствованию через историю, поскольку только после этого она вновь будет направлена на логику.

I. Антитетическая игра мысли

Если обратиться к исследованию одного отрывка из Гегеля, например к страницам Феноменологии о несчастном сознании, то нельзя не поразиться тому вечному круговороту «за» и «против», тому переходу от одного противоречия к другому, который является одной из самых глубоких черт гегелевского мышления. Дело в том, что несущественное, являясь существенным в том, что касается его противопоставления существенному, само оказывается существенным. Дело в том, что определяющее является определенным. Когда Гегель исследует идею силы, он показывает, что из двух сил, силы воздействующей и силы, испытывающей воздействие, как первая, так и вторая могут быть квалифицированы и как воздействующая и как испытывающая воздействие. Мы всегда находимся перед лицом того, что Гегель называет игрой сил, того, что можно было бы назвать непрестанной иронией. Идет ли речь о силе или о сознании, мы всегда видим раздвоение крайних противоположностей и движение от одной к другой.

Чтобы принять во внимание эту фундаментальную тенденцию разума, достаточно увидеть, как здравый смысл, настаивая на представлении, противоположном тому, что только что было изложено, реагирует на данное учение, увидеть для того, чтобы лучше почувствовать пристрастность идеи.

С другой стороны, изучение философии Просвещения, философии Канта, Фихте, Якоби могло бы показать разуму, уже предрасположенному мыслить подобным способом и видеть причастность противоположностей друг другу, как каждый из терминов, выдвигаемых этими философами, в тот момент, когда он утверждается как нечто, утверждается и как ничто. «То, что является эмпирическим, является для понятия чем‑то абсолютным и в то же самое время не имеющим в себе ничего абсолютного».[3] Такое изучение показывает, как эти философы, из числа которых двое последних претендуют на то, что дают нам бесконечное, остаются замкнутыми в конечном, как их представление о конечном и о субъективном навязывает им идею объективного, которое раскрывается в исследовании лишь как чисто субъективное.

Это изучение позволило бы предвидеть, что, только уничтожая противоположные термины, мы на самом деле будем их полагать и утверждать, а также, более общим образом, что история философии могла бы быть самой философией; действительно, не пройден ли в формах философии Канта, Якоби, Фихте весь цикл философии субъективности и не повезет ли той философии, которая теперь появится на свет, стать истинной философией?

Дело в том, что бытие и небытие, подобное и различное, тождественное и иное являются категориями, которые подразумевают друг друга. Дело в том, что рассудок движется от одного из этих утверждений к другому, от одной категории к другой, подталкиваемый негативной силой разума, а также в том, что, движимый этой силой, переходя от одного ограниченного бытия к другому, он устремляется к своей гибели. На самом деле разум есть негативность.

Если мы изучим эту игру противоречий, то нам удастся увидеть, насколько неадеквактными были агностицизм Канта, агностицистский гностицизм Шеллинга, философия должного Фихте: ни со стороны сущности, ни с другой стороны нет ничего, что не было бы сущностью, не существует двух вещей, одна из которых являлась бы потусторонней (Jenseits) по отношению к другой.

Существует мышление, которое движется от одного к другому и которое является свидетелем той игры, которую оно порождает, и которая порождает его.

Иначе говоря, среди абстрактных форм нет ничего истинного и реального. Есть движение, которое движется от одного к другому, которое и есть истина.

Нет ничего неопределенного, как говорит Гегель в теологических фрагментах. «Человек существует лишь в той мере, в какой существует нечто ему противоположное. Ничто не несет в себе природы своего бытия; любая вещь необходима лишь относительно».