Неруда - [21]

Неруде пятнадцать-шестнадцать лет, и он во всеуслышание провозглашает себя бунтарем, ниспровергателем. В «Глоссах к городу», в главе «Служащий», поэт выступает за необходимость классовой борьбы.

«Мы, — пишет Неруда, — называем все это своими словами: „эксплуатация“, „власть капитала“, „насилие“. А в газетах, которые ты, читатель, торопливо проглядываешь в трамвае, это называется „правопорядком“, „патриотизмом“, „справедливостью“ и т. д. Напрасно ты думаешь, что у тебя не достанет сил на борьбу. Мы рядом с тобой, и мы уже не одиноки. Мы — равные во всем. Нас терзают, эксплуатируют, но мы не бездействуем, мы — бунтуем».

Да, в этого поэта, слагающего стихи о любви, с юных лет вселился бес политики, шипят его враги, и что еще страшнее — революционной борьбы.

Временами в его поэзию вторгается анархистский дух. Неруда говорит об «эксплуатируемых на всех заводах мира», высмеивает тех, кто восхищается «патриотами, готовыми к войне», и призывает к каждодневному, непрерывному бунту против всех и вся.

Неруда — автор одного из воззваний (в основном их пишут для журнала «Кларидад» университетские студенты анархо-синдикалистских взглядов), где он приветствует Октябрьскую революцию, возвестившую начало новой эры. В мемуарах Неруда пишет, что по приезде в Сантьяго он сразу примкнул к тогдашнему студенческому движению. Свои статьи поэт подписывает разными псевдонимами. Порой его имя — Лоренсо Ривас. А прокламацию «Отверженные» он подписал — Сашка, именем героя романа Леонида Андреева «Сашка Жегулев»^{28}.

Начинающий прозаик Неруда выступает с пламенными призывами к свержению старых устоев. С первой статьи этот журналист, выражающий взгляды передовых студентов, обнаруживает удивительную хватку в политической полемике.

II ЮНОША СУМЕРЕК И ЗАКАТОВ

18. Безумные двадцатые годы

Неруда все еще живет в Темуко. Он — в шестом, последнем классе лицея. Его волнует то, что происходит в стране.

В ту пору молодые прогрессивные политики, спасаясь от преследований и полицейских репрессий, уезжают в самые отдаленные провинции Чили. Вот почему в Темуко попадает писатель и умеренный анархист Гонсалес Вера, человек мягкий, добросердечный. Он оказывается в южном городке в июле 1920 года, вскоре после того, как в Сантьяго был совершен разбойничий налет на помещение Федерации студентов. Гонсалес Вера давно заинтересовался темукским юношей, который публиковал в журнале «Кларидад» стихи и острую зажигательную прозу. Прямо с вокзала писатель направился в лицей и стал дожидаться Неруду… И вот перед ним молодой поэт — в его глазах горят две темные точечки, а лицо узкое, будто лезвие ножа. Приезжему писателю подумалось в первую минуту, что юноша очень слаб здоровьем, но почти сразу ему ясно, что он крепок духом. Неруда говорил мало, и, приглядываясь к нему, Гонсалес Вера заметил, какая у него теплая и грустная улыбка.

Позже, во время прогулок, они, оживленно беседуя, незаметно доходили до соседней деревушки Лас-Kacac.

Впоследствии Гонсалес Вера стал работать репортером в одной из газет города Вальдивия, а со своим остролицым другом-поэтом он встретился вновь на одной из бесед-тертулий, которые устраивал журнал «Кларидад» в Федерации студентов.

После нападения на Федерацию студентов надо было многое менять. Об этом разгромном налете говорили на всех собраниях и студенческих митингах. Жарким огнем пылали сердца молодых людей, и Неруда стал их поэтом, ведущим поэтом поколения двадцатых годов. Ревностные читатели энциклопедистов, Прудона, энтузиасты Октябрьской революции и убежденные противники войны, они постепенно обнаруживали, что в их стране, протянувшейся узкой полоской на самом краю света, нет ни справедливости, ни уважения к простым труженикам, к их человеческому достоинству. Это было время бесконечных дебатов, бурных собраний, где с одинаковым пылом обсуждались проблемы политики и литературы. Ими владела жажда открытия новой культуры, новых истин, и дискуссии шли по много часов кряду, затягиваясь порой до рассвета. Жаркие споры нередко переходили в ожесточенные полемические схватки. На этих студенческих встречах ораторы обычно не могли правильно разъяснить истинное положение дел, прибегая к романтическим туманным аргументам и доводам…

Когда шестнадцатилетний Пабло Неруда приехал в Сантьяго, он незамедлительно отправился в Федерацию студентов. Его поразило, потрясло все, что он там увидел. Какими удивительными ораторами были Хуан Гандульфо — ему Пабло посвятил свою первую книгу, «Собранье сумерек и закатов», — Педро Леон Угальде, Сантьяго Ла-барка, Эухенио Гонсалес Рохас, Гонсалес Вера, Рубен Асокар…

В Федерацию студентов приходили и Оскар Шнаке, Даниэль Швейцер, поэт Меса Фуэнтес. Все вели богемную жизнь: курили дешевый табак, играли до изнеможения на бильярде, пили «молоко с керосином» — так у них именовалось скверное кислое вино. Словом, едва сводили концы с концами, оставляя в залог у «богатой тетки» — тогдашнее прозвище ломбарда — то часы, то одежду. Ели в долг, где попало — в жалких харчевнях или в заведениях с дурной славой.

Как-то разговорившись с Нерудой о том времени, я спросил его, почему он посвятил «Собранье сумерек и закатов» Хуану Гандульфо. Пабло пожал плечами. «Он был настоящим борцом. Огонь, а не человек. Я не встречал более острого памфлетиста. Проживи он дольше, может, шагнул бы вперед в своем политическом развитии. А впрочем, как знать». Хуан Гандульфо, умевший, как никто, зажечь аудиторию, погиб в автомобильной катастрофе по пути к Винья-дель-Мар 27 декабря 1931 года. Ему было всего тридцать шесть лет. Весть о его трагической смерти пришла к Пабло на Восток. Студенческий лидер поколения двадцатых годов — поистине харизматическая