Неру - [45]

Работы было много: здесь и чисто организационные вопросы — отчеты, инструкции, директивы для провинциальных, городских отделений ИНК, и борьба с распространением в Индии наркотиков, и поддержка кампании свадеши, и трудные поиски путей урегулирования религиозно-общинной проблемы. Индусы и мусульмане, вчерашние союзники, сегодня — не без участия англичан — снова стали врагами. Только за три года, минувших с момента прекращения движения несотрудничества, произошло семьдесят два кровавых столкновения между индусами и мусульманами.

Напряженная работа в Конгрессе и муниципалитете — как правило, по пятнадцать часов в сутки — не оставляла у Джавахарлала времени для семьи, и он был бесконечно благодарен жене, мужественно и терпеливо переносившей все трудности, выпавшие на ее долю. Слабая от частых приступов болезни (врачи подозревали у нее туберкулез), Камала находила в себе силы поддержать мужа, подбодрить его. «При всей своей гордости и чувствительности, — вспоминал Джавахарлал, — она не только мирилась с моими причудами, но приносила мне утешение и облегчение всякий раз, когда я в них нуждался».

Такую же поддержку Джавахарлал встречал и со стороны отца. Постоянная забота Мотилала о сыне никогда не переходила в навязчивую мелочную опеку старшего над младшим. Если они и расходились во мнениях, как это было в случае со свараджистской партией, то Мотилал не принуждал сына изменить точку зрения, хотя, несомненно, был бы рад видеть в Джавахарлале своего единомышленника.

Несмотря на занятость в Конгрессе и Законодательном собрании, Мотилал ухитрялся заниматься юридической консультацией, что служило единственным источником доходов семьи. Джавахарлал за работу в Конгрессе и муниципалитете не получал ни рупии. Заметив, что сына беспокоит вынужденное иждивенство, Мотилал убеждал его сосредоточиться только на общественной деятельности и решительно возражал против попыток Джавахарлала подыскать оплачиваемую работу.

Осенью 1925 года состояние здоровья Камалы резко ухудшилось: постоянная тревога за мужа, потеря преждевременно родившегося сына (мальчик прожил всего два дня) вызвали обострение легочного заболевания. Врачи настоятельно рекомендовали Джавахарлалу увезти жену в Швейцарию. Они уверяли, что высокогорный климат оказывает порой благотворное воздействие на больные легкие, да и швейцарские доктора считались тогда лучшими специалистами по таким заболеваниям.

Ни колебаний, ни сомнений у Джавахарлала не было. 1 марта 1926 года он, Камала и восьмилетняя Индира отплыли из Бомбея в Европу.

Глава VI

Сегодня наш мир создается вновь,

Приди же, поэт, — песнь приготовь.

Когда ты впервые звучанье принес

Рассвету, омытому свежестью рос,

Заря поднималась, сумрак гоня.

Рабиндранат Тагор

Былую гордую Европу, похвалявшуюся своим расовым превосходством, Джавахарлал увидел теперь усталой, измученной сомнениями и тревогами. Война с ее разрушениями и кровью изменила облик преуспевавшею континента. По улицам городов в толпах неуклюже передвигались люди на костылях, в инвалидных колясках. Рано увядшие женщины угрюмо смотрели на прохожих потухшими глазами, в которых застыли боль и слезы, о не вернувшихся с войны мужьях, о потерянных семьях, о загубленной жизни.

Заводские трубы, как и прежде, выбрасывали в атмосферу клубы черного жирного дыма. А поодаль от заводов, вблизи садов и парков возводились новые банки с крепостными стенами. За зеленым сукном столов, в тишине банковских залов финансисты подсчитывали военные барыши, перераспределяли капиталы, которые потом будут затрачены на производство изощренного оружия, предназначенного для уничтожения людей, для разрушения созданных ими материальных и духовных ценностей.

Но народы больше не хотели войн. Страна Советов дала миру великий исторический пример строительства новой жизни. Заявляя о своей солидарности с пролетариатом всех стран и протягивая руку помощи угнетенным нациям, она положила начало необратимому процессу единения первого в мире рабоче-крестьянского государства с международным рабочим и национально-освободительным движениями.

В апреле 1926 года Джавахарлал с Камалой и дочерью приехал в Женеву и поселился в скромной квартире на окраине города. Беспокойство за здоровье жены и перспектива вынужденной бездеятельности угнетали Неру. Кроме того, ему тогда недоставало ясного видения пути к намеченной цели. Там, в Индии, он много говорил о свободе, но ему никогда не хватало времени серьезно вдуматься в содержание этого, казалось бы, простого и понятного слова.

«Мы хотим свободы мысли, свободы действий, быть хозяевами своей судьбы и строить Индию, достойную гения ее народа. Мы не хотим, чтобы Индия рабски подражала Западу» — так говорил его отец, примерно то же часто повторял и Джавахарлал. Но стоило только ему задуматься над тем, как воплотить эти слова в реальность, и он обнаруживал отсутствие в них плоти. В самом деле, можно ли говорить об одинаковой свободе для феодала и крестьянина? Джавахарлал знал, что крестьяне «не видят ясной связи между своими повседневными страданиями и борьбой за сварадж». И тогда он снова мысленно обращался к Ганди, которому, как никому другому, удавалось ладить и с элитой, и с социальными низами, не поступаясь своими принципами. «Ганди — великий крестьянин с крестьянским взглядом на вещи и с крестьянской слепотой в отношении некоторых сторон жизни, — рассуждал Джавахарлал. — Может быть, в любой другой стране он был бы сейчас не на месте, но Индия, видимо, все еще понимает или, по крайней мере, ценит людей пророчески-религиозного склада, говорящих о грехе, спасении и ненасилии... Ганди как вождь пришел не откуда-то сверху, он незаметно вышел из гущи народа, снизу, и все его мысли были поглощены заботой о судьбах миллионов обездоленных и угнетенных соотечественников. Он говорил, что его «самое большое желание — осушить слезы у всех людей». Проповедуя свой моральный закон правды и любви, отождествляемый с ненасилием, он стремился восстановить духовное единство индийского народа. Ганди мечтал об Индии, «в которой беднейшие люди будут чувствовать, что это действительно их страна, в строительстве которой они будут иметь решающий голос... где не будет высшего и низшего класса людей». Он часто говорил о «боге бедняков» или о «господе, живущем в бедняке». Джавахарлалу иногда казалось, что за этики словами «скрывалось прославление бедности». Но сам Неру считал бедность «отвратительным явлением, с которым надо бороться и которое надо искоренять, а отнюдь не поощрять каким бы то ни было образом». Каждый раз, когда он заводил разговор с Ганди на эту тему, тот подчеркивал, что богатые должны относиться к личной собственности как к народному добру, вверенному их попечению. Такая точка зрения совершенно не удовлетворяла Джавахарлала. Он отказывался понимать, что в этом именно и кроется разрешение социальной проблемы. Он уже стал достаточно опытным политиком. Утопических представлений, основанных на патриархальных обычаях и религии, Джавахарлал не принимал. Он подходил ко всему с меркой прогресса и считал полезным заимствовать все лучшее из опыта европейских развитых стран, в том числе из опыта России, которая, покончив с царским деспотизмом, решала социально-экономические и национальные задачи, во многом схожие с теми, которые стояли перед Индией. Извлечение уроков из истории политической борьбы других народов не означало для него преклонения перед чужеземным примером. «Плохо то, — размышлял он, — что Индия колеблется между слепой приверженностью к своим старым обычаям и рабским подражанием иностранному укладу жизни. Ни в том, ни в другом она не может найти ни облегчения, ни источника жизни и развития».