Нерожденные - [2]

На пятый день полетов, борт 058, совершая очередной подлет к разрушенному энергоблоку, попал в огромное облако внезапного выброса из разрушенного реактора. Все произошло в считанные секунды. Вертолет стал терять высоту.

— Видимость 0! — закричал штурман

— Обороты и тяга двигателей падают. Отказ правого двигателя — отозвался борттехник.

Ручка управления лихорадочно затряслась. Рогожин вцепился в нее судорожной хваткой, пытаясь удержать курс полета.

— Мы валимся на левый борт — неестественно спокойно и четко сказал штурман.

— Леня! Что с двигателями? — спросил командир борттехника.

— Отказ правого двигателя.

— Сбрасывайте груз! — приказал командир.

— Есть!

— Коля! — почти крикнул майор Рогожину. — Держи горизонталь! Не дай нам завалиться!

— Высота 280. Мы падаем, командир — раздался в наушниках ровный голос штурмана.

Внезапно все стихло и все вокруг погрузилось в молочно — белую звенящую тишину. Последнее, что слышал капитан Рогожин, изо всех сил сдерживающий рукоятку управления, это был крик радиста:

— Мы падаем!! Делайте что — нибудь!!

3

Николай очнулся на чем-то мягком. Открыл глаза: над головой небо. Николай поднял руку, потом вторую — все цело. Он сел и осмотрелся. Это было очень красивое место: пологие холмы, покрытые зеленым мхом и невысокой травой; темно — синее чистое, без единого облачка небо; заходящее за горизонтом теплое оранжевое Солнце. Легкий, прохладный ветерок ласкает лицо. Тихо — тихо вокруг, ни звука.

— Где я? — подумал Николай. — Я умер? Ведь он все помнил, вплоть до последнего крика радиста. Но все это пережитое было так далеко, где-то там, за уходящими в сумеречное небо холмами.

Николай встал на ноги. Легко. Ничего не болит. Внимательно осмотрел себя: на нем его родной комбинезон, на голове летный шлем с отключенными шнурами ларингофона. Все привычно, все цело.

Он снял шлем — воздух вокруг сразу наполнился шелестом травы на ветру. Николай стал спускаться вниз с холма. Куда он шел — он и сам не знал. Просто шел куда-то, наверное, в сторону заходящего солнца, подальше от надвигающихся сумерек.

Впереди, внизу холма две фигурки людей, шедших навстречу. Николай ускорил шаг, потом перешел на бег. Бежалось ему легко и упруго, как во сне.

Вскоре он увидел, что ему навстречу идут двое детей: мальчик — подросток и девочка лет 4–5. Они держались за руки.

Николай подбежал к ним. Дети остановились, глядя на него. Внимательно и без страха.

— Что это за место, дети? — спросил летчик, отдышавшись.

— Мы живем здесь — ответил мальчик. Что-то знакомое было в его голосе, в его глазах.

— Где вы живете?

— Здесь — мальчик неопределенно взмахнул рукой.

— А где ваш дом, где город какой — нибудь, или деревня?

— Там — показала рукой куда — то за холмы девочка. Голос ее звенел, как серебряный колокольчик. — Ты сам не найдешь.

— Найду, дети, найду. Вы только покажите куда идти.

— Это далеко, мы проводим тебя — сказал мальчик.

— Хорошо, ответил Николай, — Пошли, а то скоро наступит ночь.

Они втроем двинулись вниз с холма.

— А что такое ночь? — спросила девочка.

— Ночь — это когда на небе звезды, когда совсем темно и все спят — сказал Николай. — А ты разве не знаешь, что такое ночь?

— Нет — подумав немного, ответила девочка. — У нас не бывает ночи.

Николай внимательно посмотрел на нее и вздрогнул — у девочки были знакомые глаза, знакомые черты лица.

— Дети! А что вы делаете здесь, вечером, так далеко от дома?

— Мы тебя пришли встречать — ответил мальчик.

— Меня?!

— Да, тебя, папа — спокойно ответил мальчик.

— Мы так долго ждали тебя, папа — добавила девочка.

Николай остановился, покрываясь холодной испариной: " Бред какой — то, я болен, или мне это сниться!" Он сильно ущипнул себя за руку — боль немедленно отозвалась, снимая все сомнения в реальности происходящего.

— Я ваш папа?!

— Да — удивленно ответил мальчик.

— А как меня зовут?

— Папа Коля, папа Коля! — затараторила девочка.

— Рогожин твоя фамилия. И наша тоже — добавил мальчик.

— А маму как вашу зовут?

— Мама Света, мамочка Света! — запрыгала девочка.

Николай без сил опустился прямо на землю, сжимая в руках свой шлем. Дети присели рядом. Все трое молчали, глядя на красивый закат. Было спокойно и тихо.

— Здесь солнце заходит когда-нибудь? — нарушил молчание Николай.

— Нет — ответил мальчик. — У нас всегда так.

Вновь воцарилось молчание.

— А вас, дети, как зовут? — собрался с мыслями Николай.

— Мы не знаем. У нас нет имени — ответил мальчик. — Ведь мы так и не родились. Мы просто знаем, что мы брат и сестра, поэтому мы всегда вместе. Мы не меняемся, мы всегда такие, как сейчас.

— А почему вы думаете, что я ваш папа? — немного помолчав, спросил Николай.

— Мы знаем. И ты знаешь. Посмотри на нас — ведь мы похожи на тебя. И на маму.

Николай внимательно вгляделся в лица детей — ошибки быть не могло, — это его дети.

Он обхватил голову руками и тихо заплакал:

— Я знаю, знаю! Я всегда помню о вас. Простите меня, простите нас с мамой!

Дети сели рядом и обняли его. Они стали гладить его своими теплыми руками:

— Не плачь, папа! Так уж получилось. Главное, что вы помните о нас. И молитесь за нас, как можете.

Николай плакал, вспоминая, как он давал молчаливое согласие своей жене на аборты, злясь на себя, что он не может, или недостаточно хочет, запретить ей делать это. И никакие житейские и личные проблемы не могли сейчас оправдать ни его, ни Светлану. Мы боимся собственной трусости и слабости, мы боимся думать и вспоминать о наших детях, убитых по нашему согласию еще нерожденными. Наших детей, беззащитных и даже не имеющих имени.